О лебединых крыльях, котах и чудесах - [30]

Но сегодня утром мне встретился мальчик, выбившийся из общего хора.

– За что медаль? – строго спросил он.

И выслушав стандартное «за спасение утопающих», внезапно взглянул на меня широко раскрытыми глазами и со страхом спросил:

– А сам – выжил?

Здесь бы, конечно, стоило рассмеяться. Но на самом деле я ужасно опешила, потому что было видно, что он не шутит, а всерьез испугался, и этим детским страхом за совершенно незнакомого ему пса, который к тому же стоит с этой самой медалью прямо перед ним, живой и здоровый, меня ударило и пробило насквозь. Был ли это сбой в логике детской мысли или у него имелась стройная и непротиворечивая картина происходящего, в которой медаль, допустим, вручали одному псу, а носил ее другой, – не знаю. Не имело значения.

– Даня, ты глупый, что ли? – покровительственно спросила то ли очень молодая мама, то ли старшая сестра.

Мальчик на нее даже не посмотрел.

– Конечно, выжил, – говорю. – Конечно, выжил! Ты что! Их же с детства учат плавать! Сначала в ванне тренируют, потом на море вывозят, на Балтийское, приучают к холоду, а там есть подлодки, и они на подлодках отрабатывают погружение!

И еще какую-то пургу понесла, примерно такой же степени достоверности. Очень молодая мама или старшая сестра, кажется, решила, что на моем фоне Даня вовсе не выглядит идиотом, и успокоилась.

Мальчик тоже успокоился. Подождал, когда я выдохнусь, погладил пуделя и сказал:

– Ему нужно две медали.

И только когда они ушли, я догадалась, что он имел в виду.

Одну медаль за спасение другого, а одну – за себя.

За то, что выжил.

* * *

– Это что за щенок? – спрашивает маленький мальчик у брата лет двенадцати, указывая на моего пуделя.

– Щенок длинношерстного бонифация, – веско отвечает старший.

И не поймешь: то ли шутит, то ли в одну секунду изобретает новую породу.

– А он большой вырастет?

– Ну-у-у… со льва.

Всякий раз меня очаровывает эта способность с легкостью опытного демиурга создавать сущности без необходимости, одним движением мысли добавляя в наш небогатый фауной мир серьезных лохматых зверей с бровями цвета сена.

Маленький пудель мой, намерзнувшись на ветру, спит и во сне бежит по саванне. Он вырастет размером со льва.

Зигмунд

Наш деревенский сосед, охотник, однажды решил завести собаку и подошел к этому делу с той беспощадной самоуверенностью, от которой прежде страдала только его семья. Все мы помнили, как он выкопал на участке бассейн. Высмеивая наш надувной, сосед зацементировал неглубокую яму и залил ее водой. На третий день вода помутнела. На шестой зацвела. Дети соседа не выказывали никакого желания купаться в ней, но тот уверял, что плавание закаляет. Дети ныли и сопротивлялись. Грубые цементные бортики царапают кожу, жаловались они, а вода теплая и противная. Через три недели, браня глупых отпрысков, сосед слил воду, в которой к тому времени уже вовсю копошились какие-то мелкие создания, залил новую и запустил рыбок.

Те, впрочем, вскоре передохли.

После бассейна настала очередь облепихи. Сосед вычитал, что сок этой ягоды спасает от всех напастей. Рак, гангрена, нежелательная беременность – все должно было уступить напору облепиховых витаминов. Сосед с мрачной убежденностью рассказывал, как разбогатеет на бесценном соке. Заодно советовал нам брать с него пример, а пока вырубить бесполезные вишни и яблони.

Но когда его драгоценные саженцы начали плодоносить, желающих собирать ягоду не нашлось. Ветки облепихи колючие, а ягоды исключительно кислы на вкус. К тому же желтый сок пачкает кожу. Дети соседа разбегались, как только он появлялся на крыльце с ведерком. Жена находила множество неотложных занятий, не позволявших прийти на помощь. Приходилось ему одному, стоя на лестнице и чертыхаясь, обдирать несчастное деревце.

Собранных ягод на продажу не хватило. «Буду лечить себя!» – объявил сосед и принялся пить сок по утрам и вечерам. Спустя недолгое время он оказался в больнице с обострением холецистита, а вернувшись, вырубил облепиху под корень и больше о пользе природных витаминов с нами не заговаривал.

Так вот, собака.

Однажды сосед с гордостью вывел на лужайку перед домом молодого спаниеля – собачьего подростка, криволапого и длинноухого. Пес смешно совал морду в розетки лопухов, точно в колодец, и гавкал от избытка чувств. «На уток ходить будем, – сказал довольный сосед. – Только сначала воспитаю его под себя».

Я заподозрила неладное.

«Дом вот ему построил. Пусть привыкает. Неженки нам не нужны».

Свой дом?

В ответ на мое молчаливое изумление он с гордостью провел меня на задворки, где среди куриного помета и грязи желтел грубо сколоченный вольер, в котором было бы тесно и хомяку. Я знала, что многие охотники держат спаниелей на улице, но лишь в теплое время года и не в таких условиях.

– Ему же будет тесно, – невольно сказала я.

– Перебьется! – отрезал сосед. – Чай, не император.

Конечно, я не была для него авторитетом в вопросах содержания животных – скорее, наоборот. Мы были глупыми обладателями декоративных собак, непригодных для дела. От зверя в доме должна быть польза! А какой прок от китайской хохлатой и маленького пуделя?

– Давай, Зигмунд! – приказал сосед, волоча упирающегося щенка к вольеру. – Залезай!