О.Л. Книппер – М.П. Чехова. Переписка. Том 1: 1899–1927 - [2]

Обе женщины, можно сказать, принадлежат к одному поколению и к одному женскому варианту в этом поколении. Трудоспособные и обретшие профессию россиянки обретают и независимость, не слишком тому радуясь. В первом акте чеховских «Трех сестер» Ольга, которую хочешь не хочешь к четвертому сделают начальницей гимназии, рада свободному дню: «Всё хорошо, всё от Бога, но мне кажется, что если бы я вышла замуж и целый день сидела дома, то это было бы лучше. (Пауза.) Я бы любила мужа».

Чтение долгой переписки, едва начавшись, станет опять и опять наводить на мотивы Чехова.

Летом 1899 года Мария Павловна и Ольга Леонардовна уже хорошо знакомы. Письмо М.П. должно найти О.Л. на Кавказе, где О.Л. проводит отпуск после первого сезона МХТ. М.П. с братом в Мелихове, июнь дождлив. «Холодно, холодно и потому – пусто, пусто, пусто».

Это станет чем-то вроде их шифра: окликают узнаваемой, чуточку измененной цитатой из А.П. Договариваясь о чем-то, станут писать: «Идёть?» Цитата из «Дяди Вани».

Мелихово, в котором О.Л. успела побывать гостьей, пустеет – «Антон сдирает все со стен и посылает в Ялту. Удобное кресло с балкона уже уехало. Одну из Чайкиных групп брат подарил мне, и я, конечно, торжествую, она будет у меня в Москве, другая пошла в Крым».

К письму Марии Павловны приписка: «Здравствуйте, последняя страница моей жизни, великая актриса земли русской!»

Переписка предопределяется присутствием Антона Чехова, он входит в нее как участник. Он предлагает шуточную форсировку тона, женщины ее поймут, но не очень поддержат. У обеих основания для серьезности.

Приписку А.П. заканчивает: «Напишите, когда будете в Ялте».

Кто бы пророчил, сколько зим Чехов перезимует там, в его «теплой Сибири», и какие отчеты М.П. станет слать оттуда ежегодно. И что будет происходить с ними со всеми и со всем их миром, пока эти две женщины будут регулярно обмениваться недлинными письмами.

Интерес к переписке исходно определен присутствием Чехова, в поле которого она начинается, а также присутствием Художественного театра. Эти бумаги не раз перебирали. Слава Богу, что нынче они публикуются все. Бумаги утомлены, особенно более поздние. Еще немного, и иные станут нечитаемыми (М.П. и О.Л. с какого-то момента уж не приносят извинений за то, что пишут черт знает чем и на чем. Обе привыкают – не только почтовой бумаги, чернил не достанешь. О труде публикатора следует говорить отдельно. Как и о благородной молчаливости комментария, о глубине его).

Чеховеды и историки МХТ находили и брали нужное им, но эти многие сотни недлинных писем оставили при себе свое в своей совокупности.

Есть выигрыш однообразия. Пишут, погостивши одна у другой, тотчас после проводов – открытка с дороги, потом рассказ, как доехала, какие попутчики попались; благодарят за снедь, положенную в дорогу. Рассказывают, кто встретил, что застали дома. Потом идут письма, где просят извинтить их задержку, бегло о текущих делах, из-за которых замотались. Непременно семейные новости. Отчитываются в порученном – М.П. присматривает за дачкой в Гурзуфе, подаренной Чеховым жене. О.Л. приходится проталкивать в Москве интересы Дома-музея, интересы бывают подчас драматические. Сдержанные отклики на культурные события, еще сдержаннее – оценки общего положения. В тридцатые годы обеих волнует происходящее с Мейерхольдом и его театром: Всеволод Эмильевич близок еще и через Чехова. Чехов этого артиста любил, слово за него однажды замолвил резко (впрочем, безрезультатно. Речь шла о том, кого брали или не брали в пайщики, сезон 1901/02 года. Чехов считал, что в любом вопросе – нужна ясность правила, последовательность проведения его).

По письмам можно из месяца в месяц, из десятилетия в десятилетие прослеживать русскую нескладеху вплоть до ее советских мутаций.

Словцо «нескладеха» применительно к нашей жизни вводил Немирович-Данченко, репетируя «Иванова». Время этой пьесы Чехова Немирович маркировал восьмидесятыми годами XIX века. Катаклизмы ХХ века катаклизмами, но к тому еще и нескладеха.

Не революция, не гражданская война, не Первая и не Вторая мировые – но из Москвы в Крым приходится слать сухари, ячменный кофе (настоящего и в Москве нету), сахар, сливочное масло, крупу «геркулес» (получившая крупу восклицает в письме: «какое счастье!»). Не разруха, а все хуже работает почта. Не рассчитаешь, когда встречать поезд, на сколько запоздает – запоздает непременно. Нужное на ремонт не покупают, а достают. И вот уж и достать для поддержания Дома-музея ничего нельзя.

Народных артистов Республики (О.Л. имеет это звание) в начале тридцатых поощряют поездкой за рубеж, давши немного валюты. О.Л. привезет в подарок чулки, из Берлина пошлет М.П. посылку на 10 кг: белая мука, оливковое масло. Вообще-то из Таврии до недавних лет вывозили пшеницу, в том числе твердую, идущую на макароны.

Нескладеха со всеми ее мутациями явствует из письма в письмо; на нее не ропщут, как не ропщут на климат, что не может соответствовать в самый раз (епиходовская фраза из «Вишневого сада» входит в шифр окликаний). Слава Богу, возможность с кем-то передать посылочку всегда находится. Свет не без добрых людей.