О красоте - [35]
— Черт, — рассмеялась Кики. — Если сомневаешься, говори «Шекспир», а если речь о спорте, то «Майкл Джордан».
— В точности моя стратегия, — согласилась Мередит.
— Потрясающий подарок. Говарду понравится. Уверена, этот объект предметно-изобразительного искусства он не забракует.
— Нет, он текстуальный, — запальчиво возразил Кристиан. — В этом вся суть. Это текстуальный артефакт.
Кики пытливо уставилась на него. Временами ей казалось, что Кристиан влюблен в ее мужа.
— Где же Говард? — воскликнула она, бестолково вертя головой в пустой комнате. — Ему это точно понравится. Он будет рад услышать, что он не исчез и не пропал.
Мередит снова рассмеялась. Говард вернулся в гостиную, потирая руки, но в дверь позвонили опять.
— О господи! Прошу прощения. Просто Пиккадилли Серкус[15] какой-то. Джером! Зора! — Говард приложил к уху ладонь, как человек, ожидающий ответа на свои фальшивые птичьи трели.
Кики с рамкой в руках попыталась привлечь его внимание:
— Говард! Говард, ты только взгляни!
— Леви! Нет? Видно, придется самим. Мы вас ненадолго оставим.
Кики вышла за Говардом в коридор, и они вместе открыли дверь Уилкоксам, едва ли не единственной среди их знакомых действительно богатой веллингтонской паре. Уилкоксы владели сетью магазинов, торговавших одеждой для добропорядочных людей, делали щедрые пожертвования колледжу и выглядели, как панцири атлантических креветок в вечерних платьях. Следом за ними, с домашним яблочным пирогом, пришел помощник Говарда, Смит Дж. Миллер, одетый как приличный кентуккийский джентльмен, каковым он и являлся. Всех их препроводили на кухню терпеть совершенно неприемлемое общество английского профессора Джо Рейнира, марксиста старой закалки, и молодой женщины, с которой у него на данный момент был роман. На холодильнике висела карикатура из «Нью-Йоркера» — лучше бы Кики ее убрала. Она изображала состоятельную пару на сиденье лимузина. Жена говорила: «Конечно, они умны. Глупость им просто не по карману».
— Проходите, проходите, — покрикивал Говард, как пастух, перегоняющий стадо через дорогу. — Все в гостиной, в саду благодать…
Через несколько минут они снова столкнулись в пустом коридоре.
— Где же Зора? Носилась с этой вечеринкой неделями, а теперь носу не кажет.
— Может быть, за какими-нибудь сигаретами пошла?
— Хоть один из них мог бы показаться? Люди подумают, мы их в подвале в сексуальном рабстве держим.
— Ладно, Гови, я это улажу. А ты позаботься о гостях. И где, в конце концов, Моник? Она что, никого не привела?
— Моник в саду, мутузит мешки со льдом, — ответил Говард нетерпеливо, словно Кики могла бы об этом и сама догадаться. — Генератор льда полчаса назад екнулся.
— Черт…
— Вот именно, дорогая, — черт.
Говард притянул к себе жену и ткнулся носом между ее грудей.
— Может, устроим вечеринку прямо здесь? Только ты, я и девочки, — вопросительно стиснув «девочек», предложил он. Кики отстранилась от мужа. Мир к Белси вернулся, а секс еще нет. В последний месяц Говард усилил любовный натиск — прикосновения, поглаживания, теперь вот взял ее за грудь. Видимо, следующий шаг он считал неизбежным, но Кики до сих пор сомневалась, не станет ли нынешний вечер началом умирания их семьи.
— Неа, — мягко сказала она. — Прости, но, кажется, они не придут.
— Почему?
Он снова прижал к себе Кики и положил голову ей на плечо. Кики не противилась. Все-таки годовщина. Свободную руку она запустила в густые, шелковистые волосы мужа, в другой по-прежнему держа неоцененный подарок Кристиана и Мередит. Так, с закрытыми глазами и утекающими у нее сквозь пальцы волосами Говарда, она могла бы стоять в любой счастливый день прошедшего тридцатилетия. Кики была не глупа и знала, что породило эту нежность: бессмысленная жажда повернуть время вспять. Однако в одну реку нельзя войти дважды.
— Девочек раздражает Кристиан фон Говнюк, — сказала она наконец, поддразнивая Говарда, но не отталкивая его. — Они не ходят туда, куда ходит он. Ты же знаешь, они такие. Ничего не поделаешь.
В дверь позвонили. Говард шумно вздохнул.
— Спасительный звонок, — пробормотала Кики. — В общем, я пойду наверх, выманю оттуда детей. А ты открой дверь и не налегай на спиртное, ладно? Ты же отвечаешь тут за все и вся.
— Угу.
Говард ринулся открывать, но у самой двери обернулся.
— Слушай, Кикс… — Его лицо ни с того ни с сего приняло детское, виноватое выражение. Кики ощутила прилив отчаяния. Это лицо превращало их в типичную пару среднего возраста: фурия жена и забитый муж. И когда мы успели стать как все? — подумала Кики.
— Извини, дорогая, но я должен знать: так ты их пригласила?
— Кого?
— Кипсов, кого же еще?
— Ах да, конечно. Я говорила с ней. Она… — Но выставить миссис Кипе на посмешище было так же немыслимо, как описать ее двумя словами (Говард любил, чтобы людей ему подавали на блюдечке). — Не знаю, придут ли они, но я их пригласила.
И снова раздался звонок. Кики направилась к лестнице, положив подарок в рамке на столик под зеркалом. Говард открыл дверь.
— Привет.
Высокий, самодовольный, смазливый, как аферист; голые, в татуировках, руки, ленивые движения; накачанный, под мышкой баскетбольный мяч; черный. Говард не стал широко открывать дверь.
