О красоте - [143]

Она надела самые старые тренировочные штаны, повязала на голову бандану и спустилась в кладовку, прихватив для компании радиоприемник. Внизу дарил хаос воспоминаний семейства Белси. Даже для того, чтобы просто оказаться внутри, пришлось перелезать через четыре большие пластиковые коробки, доверху набитые ни чем иным, как фотографиями. При виде таких залежей прошлого легко было запаниковать, но Кики подошла к делу профессионально. Много лет тому назад она разделила помещение на три произвольные части — по числу детей. Зоре принадлежала задняя часть, самая большая, потому что именно Зора изводила больше всех бумаги, чаще записывалась в разные команды и общества, получала грамоты и выигрывала кубки. Но и Джеромова часть была немаленькая. Там хранилось все, что он собирал и любил многие годы — от окаменелостей и номеров «Тайм» до альбомов для автографов, собрания Будд и расписных фарфоровых яиц. Кики уселась со скрещенными ногами посреди этого великолепия и принялась за работу. Раскладывала по разным кучкам предметы и бумаги, детские вещи и школьные. Временами она, вскинув голову, оглядывалась вокруг, и взгляду открывалась задушевнейшая панорама: россыпи вещей, принадлежащих трем рожденным ею существам. При виде некоторых предметов: крошечной шерстяной пинетки, поломанной зубной скобы, кольца от галстука бойскаута младшей дружины — она не могла сдержать слез. Ей не довелось стать секретарем Малколма Икса.

За всю свою жизнь она не сняла ни одного фильма, не баллотировалась в Сенат. И самолет не научилась пилотировать. Зато у нее есть эта кладовая.

Два часа спустя Кики вынесла в коридор коробку с разобранными бумагами Джерома. Сколько до шестнадцати лет он вел журналов и записей, сколько рассказов сочинил! Кики с гордостью ощущала их тяжесть. В уме она сочиняла новую речь для съезда черных матерей Америки: «Детей нужно просто поддерживать, подбадривать, учить на правильных примерах и давать право самим принимать решения. Оба моих сына привыкли к самостоятельным поступкам и потому многого достигли». Кики выслушала аплодисменты и вернулась к делу: набила две сумки Джеромовой одеждой, которая стала ему мала, когда он резко пошел в рост. Взвалила мешки с прошлым на спину — по мешку на плечо. Год назад она думала, что больше не встретит весну в этом доме и этом браке. И все-таки она по-прежнему здесь. Мешок порвался, на пол вывалились три пары штанов и свитер. Кики наклонилась их поднять, и тут лопнул второй пакет. Слишком туго набила. Самая большая ложь о любви — что будто любовь дает свободу.

Подошло время обеда. Но, увлеченная уборкой, Кики и не думала отдыхать. Под бравурные голоса радиоведущих и призывы белых домохозяек не пропустить весенние распродажи, Кики собирала негативы. Они были повсюду. Сначала она просматривала каждую фотопленку на свет, пытаясь расшифровать инвертированные коричневые разводы — многолетней давности пляжные каникулы и европейские ландшафты. Но пленок были горы. По правде говоря, никто и никогда не станет их просматривать или печатать. Впрочем, это не значит, что их следует выбросить. Затем и нужно свободное помещение — чтобы было где разместить комнату забвения.

— Привет, мамуля, — сонным голосом ром, заглядывая внутрь. — Что делаешь?

— Выселяю тебя, дружочек. Твои вещи доре. Пытаюсь освободить немного места, нести сюда часть Левиного барахла.

Джером потер глаза.

— Понятно. Меняем шило на мыло.

Кики рассмеялась.

— Вроде того. Как самочувствие?

— Похмельное.

Кики ворчливо упрекнула:

— Говорила тебе, не бери машину.

— Ага…

Из глубокой коробки Кики выудила маленькую раскрашенную полумаску наподобие маскарадной. С ласковой улыбкой повернула ее к себе. Несколько блесток вокруг прорезей отклеились и пристали к рукам.

— Венецианская, — сказала она.

Джером закивал.

— С того раза, как мы туда ездили?

— А? Нет, вас тогда и в помине не было.

— Романтическое путешествие? — спросил Джером. И еще сильнее вцепился в дверной косяк, за который крепко держался.

— Наиромантичнейшее. — Кики улыбнулась и тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Бережно отложила маску.

Джером вошел и позвал:

— Ма…

Кики с улыбкой подняла голову. Джером отвел глаза.

— Хочешь, я тебе помогу?

Кики благодарно его поцеловала.

сказал Дже-

там, в кори - чтобы пере-

— Спасибо, мой хороший. Это было бы здорово.

Пойдем, поможешь мне кое-что перенести из Левиной комнаты. Там просто ужас что творится. В одиночку даже зайти туда страшно.

Джером протянул руку и помог Кики встать. Они пересекли коридор и отворили дверь в комнату Леви, отодвинув лежащий за ней ворох одежды. В нос ударил запах мальчишеского тела, носков, спермы.

— Миленькие обои, — сказал Джером. Комната была свежеоклеена плакатами с чернокожими девицами — преимущественно пышнотелыми, точнее, пышнозадыми. Их частично разбавляли портреты самодовольных рэпперов, преимущественно покойных, и огромная фотография Аль Пачино из «Лица со шрамом». Но фигуристые черные красотки в бикини составляли центр композиции.

— Что ж, хотя бы не морят себя голодом до полусмерти. — Кики встала на колени и заглянула под кровать. — На них и мясцо есть, не только одни кости. О да, барахла здесь предостаточно. Возьмись за тот край и подержи.