«О'кей!» - [3]

– Невеста? О’кей!

Адвокат столь одобряюще хлопнул Зяму по плечу, точно и сам не прочь был жениться на Риве. А супруга его вновь превратилась в сияющее белозубие, как это умеют делать только американцы.

– Наш дорогой наследник с английским языком совсем не в ладах? – спросил адвокат.

– Мой жених абсолютно все понимает. Но разговорный, увы, не постиг, – уточнила Рива.

Зяма закивал и заулыбался. Адвокат же вновь воскликнул «О’кей», будто знание родного ему языка как бы «наполовину» было явлением положительным.

– Мы замыслили скрепить свой брак в стране, где жила двоюродная бабушка моего жениха и тетя его мамы.

Рива уже не просто хватала, но и захватывала. Зяма опять закивал. Адвокат воскликнул «О’кей!»

– Я сказала им, что ты любил свою бабушку. И выражал эти чувства в письмах, – перевела Рива Зяме. – Что ты желал не наследства, а долгих лет ее жизни.

Зяма вздохул.

Кроме своей некрасивости, Рива обладала и другими достоинствами. Проистекавшими из достоинства основного… Ее, например, можно было без малейшего риска оставлять с мужчиной наедине. Она и попросила поселить их с Зямой в одном гостиничном номере. Хоть и в разных его комнатах.

– Нам необходима близость… Душевная! – пояснила она адвокату.

– О’кей! – понимающе согласился он.

– Так разумнее, – сказала Рива наследнику. – Вдруг тебе позвонят – и станут изъясняться на языке, которого ты не знаешь!

Наследник не возражал. Мама обучила его покорности.

Соблазнять Зяму Рива, конечно, и не пыталась… Она хранила свою, несколько затянувшуюся, девственную нетронутость для первой супружеской ночи… о которой Зяма еще не догадывался. Свою же мужскую нетронутость ему хранить было не к чему, ибо связи у Зямы случались. Связывала и развязывала Берта Ароновна.

– Пригласи девушку в кино, – предписывала она. – А потом проводи домой… Пусть покормит тебя! Так как будет уже поздно, можешь остаться. Не навсегда, конечно… а до утра! – То была полушутка. – Только не вздумай увидеть в ней будущую жену!

По поводу Ривы Зяма подобных указаний не получал. Мамино предписание было иным:

– Ничего сам не делай! Во всем доверяйся ей… Иначе ты сможешь не то сказать или не то – тьфу-тьфу-тьфу – подмахнуть на бумаге. Она все с ходу хватает!

Воспитанный в послушании, Зяма сам ничего и не предпринимал. Характер и воля от бездействия по-прежнему дистрофировались. И как ни поразительно, ему это все более нравилось: он был освобожден от решений, поступков…

Рива же, наоборот, скопив, подобно Зяминой бабушке, несметный запас женской энергии, перерабатывала ее в энергию изощренной находчивости. При этом любому поступку своему она находила достойное объяснение: разве такому неумехе, как Зяма, хоть с кем-нибудь будет удобнее, чем со мной? Нет, не о себе она, конечно, пеклась, а о Зямином благоденствии. И дарила ему себя. Правда, за три с половиной миллиона. Но есть ли цена у семейного счастья с той, которая способна все хватать на лету!

На следующий день утром в гостиницу нагрянули адвокат и корреспондент вечерней газеты, делавший вид, что интервью с Зямой – это звездный час его журналистской карьеры. Почтение, разумеется, было обращено к неожиданному обладателю миллионов, хотя могло показаться, что к Зяме из Тель-Авива.

Закулисным исполнителем Ривиных планов был тетин и бабушкин адвокат. Еще в аэропорту Рива шепнула ему заветную фразу… На разных языках та фраза звучала, безусловно, по-разному, но смысл ее воспринимался везде одинаково: «Я в долгу не останусь». Расплачиваться Рива могла только купюрами.

– Что вы предпочитаете: вопросы-ответы или свободный, раскованный диалог? – спросил журналист.

– Мы – за свободу! – ответила Рива. Похоже, она вновь изготовилась что-то схватить. – И не включайте свой записывающий аппарат: он столкнет моего жениха с мысли. Зяма еще не привык давать интервью. Записывайте, пожалуйста, сами.

Она взмахнула рукой, как дирижерской палочкой, – и Зяма заговорил. Текст, сочиненный Ривой, он заранее вызубрил в гостиничном номере и потому произносил его хоть и вяло, но гладко.

– Я никогда не видел свою бабушку, но очень ее любил, – сказал Зяма.

– Я счастлив, что нахожусь здесь со своей невестой, – перевела Рива. Зардевшись и разведя руки в стороны, Рива показала, что ей не очень удобно переводить такие признания, но что переводчица не имеет права на редактуру.

– В каждом письме я желал бабушке счастья и долгой-предолгой жизни. Я представить не мог, что она нас так скоро покинет, – сказал Зяма.

– Преклоняться перед двоюродной бабушкой меня научила невеста, – перевела Рива. – И я хочу, чтобы в наследство вступили мы оба.

– То есть вы становитесь миллионерами оба, как бы в обнимку? – Предвидя сенсацию, переспросил корреспондент.

– То есть вы не представляли, что так скоро потеряете единственную двоюродную бабушку? – перевела Зяме Рива.

– Я совсем этого не предвидел… Ну никак… – сказал Зяма.

– Да, выходит, что миллионерами сделаемся мы оба. Как только станем супругами. – перевела Рива.

Перевод был несколько длиннее Зяминой фразы. Рива налету схватила это несовпадение – и тут же его разъяснила:

– Одну и ту же мысль английский и иврит выражают по-разному: иврит, увы, многословнее.