О, Иерусалим! - [9]

— Вы что, не знаете, что сейчас уже первый час ночи? — спросил офицер.

— Вы что, не знаете, что у нас есть государство? — закричали из толпы.

Группа юношей установила громкоговоритель в кузове движущегося грузовика и призывала иерусалимцев выходить на улицы. Их тоже остановила британская патрульная машина, но потом она сама пристроилась за грузовиком и стала помогать ему собственным громкоговорителем.

Реувен Тамир вместе с группой своих друзей взломал киоск, в котором днём продавались кондитерские изделия и прохладительные напитки. Когда они начали раздавать пирожные, появился разъярённый владелец киоска. Но поняв, что в такую ночь не приходится думать о деньгах, он начал помогать раздавать свои запасы. В этот момент мимо пронеслась толпа людей, неся на плечах еврея — офицера полиции и громко крича:

— Он будет нашим первым министром полиции!

Тамир улыбнулся: этот полицейский был его отцом.

Открылись рестораны и бары — владельцы веселились не меньше посетителей. Директор винного магазина «Кармиэль Мизрахи» выкатил на улицу Бен-Йеҳуда бочку красного вина и стал угощать всех подряд. На улицах Меа-Шеарим — квартала религиозных ортодоксов — юноши из ешиботов и бородатые раввины стояли с бутылками коньяка в руках, чокались и кричали «Лехаим!». Водители кинулись к своим автобусам и стали возить людей с окраин в центр города. К двум часам ночи центр Иерусалима кишел людьми, ошалевшими от радости.

На всех углах счастливые юноши и девушки плясали хору или, взявшись за руки, ходили по улицам и пели «Хатикву». Звучали старые сионистские песни на иврите, русском, чешском, польском, немецком, венгерском и других языках. Незнакомцы обнимались друг с другом. Ури Коэн, студент-биолог Еврейского университета, целовал каждого встречного на пути от своего дома до центра города.

Ко всеобщему веселью присоединились даже англичане. На улице Короля Георга V Яаков Соломон со страхом увидел, что навстречу ему движется британский броневик. Яаков похолодел.

Он был солдатом Ҳаганы и находился на дежурстве; на бедре у него висела сумка, в которой лежали пистолет и ручная граната; если бы его сейчас поймали, он вполне мог заработать пожизненное заключение в британской тюрьме. Пока он лихорадочно размышлял, что ему делать, группа каких-то юношей кинулась к броневику и стала обнимать британских полицейских. Ошеломлённые англичане смущённо улыбались и отвечали на объятия. «Впервые, — подумал Яаков, — евреи сходят с ума от радости, а англичане спокойно к этому относятся».

Радость евреев была столь заразительна, что некоторые англичане выворачивали карманы и бросали пригоршни шиллингов в ящики для пожертвований Еврейского национального фонда, а потом радостно прикалывали к лацканам мундиров бело-голубые сионистские значки. Рабби Эзра Шпицгендер предложил какому-то англичанину глоток коньяку.

— Да здравствуют евреи! — завопил англичанин и залпом проглотил добрую треть бутылки.

Однако в этом весёлом хороводе раздавались и мрачные голоса.

Собравшись в своей тёмной синагоге, лидеры фанатичной ортодоксальной секты Натурей-Карта стонали и плакали — всё происходящее казалось им кощунством. Ведь создать в Эрец-Исраэль еврейское государство может только Мессия.

А молодой офицер Ҳаганы Нетаниэль Лорх был мрачен по совсем иной причине. Он не питал никаких иллюзий относительно того, как отнесутся к решению ООН арабы. Наблюдая, как его собратья-евреи с криками радости пляшут хору, Лорх думал:

«Они танцуют! О, святая простота!».

По всей Палестине евреи разделяли радость иерусалимцев.

Тель-Авив напоминал какую-нибудь латиноамериканскую столицу в ночь карнавала. Танцевали и молились в кибуцах. В поселениях Негева и на границе с Сирией одинокие дозорные на своих постах благословляли осеняющую их ночь. В Иерусалиме ликование достигло своей высшей точки перед похожим на крепость зданием, которое в течение многих лет олицетворяло надежду евреев на независимое государство. Освещённый огнём прожекторов, двор Еврейского агентства стал местом волнующей сцены. Когда на флагштоке гордо взвился белый флаг с голубой звездой Давида, толпу потряс взрыв радостных криков.

Но подобно буруну, разбившемуся о волнорез, шум внезапно стих, и необычная тишина повисла над морем человеческих голов — на балконе здания Агентства появилась женщина. — Две тысячи лет, — сказала Голда Меир, — ждали мы освобождения. Теперь, когда оно пришло, никаких человеческих слов не хватит, чтобы выразить величие и необычность этого момента...

Её голос дрожал от волнения, её сердце было переполнено восторгом, и дочь киевского плотника произнесла два слова, которые евреи многих поколений произносили в самые радостные и торжественные минуты своей жизни.

— Евреи! — воскликнула она. — Мазал тов! Поздравляю!

На пустынных улицах арабских кварталов Иерусалима эхо еврейского ликования отдавалось нестерпимой болью.

Вглядываясь в ночь и прислушиваясь к восторженным крикам, нёсшимся из еврейских кварталов, арабы с тяжёлым сердцем размышляли о том, что эти крики предвещают полное изменение их собственной жизни.

Джибраил Катуль, служащий Департамента просвещения мандатной администрации, с горечью и печалью сказал своей жене: