О, Иерусалим! - [88]

В этот день Глабб, как никогда, нуждался в утешении. Его надежды избежать серьёзных столкновений с противником рушились.

Глабб аккуратно разложил тщательно вычерченную английскую армейскую карту на столе в гостиной Керкбрайда. На карте была нанесена линия, соединявшая Вифлеем, Рамаллу и Наблус.

Эта линия проходила в достаточном удалении от Иерусалима.

Вводя свои войска в Палестину, Глабб поставил перед ними весьма ограниченные задачи — он не собирался выступать за пределы территории, предназначенной для арабского государства планом ООН. Двумя неделями ранее Глабб тайно сообщил командованию Ҳаганы, что он надеется остановиться на этих позициях и выждать до тех пор, пока дипломатам не удастся заключить соглашение между воюющими сторонами. Но кризис, возникший в Иерусалиме, создал совершенно новую ситуацию. Глаббу пришлось послать в Иерусалим своих людей, и теперь Арабскому легиону предстояло бороться за Святой город.

Как показала партизанская война, которую ранее вёл Абдул Кадер, ключ к Иерусалиму находился в ущелье Баб-эль-Вад.

Глабб угрюмо спросил Керкбрайда, что тот думает о сложившемся положении.

Керкбрайд склонился над картой.

— Ну что ж, — сказал он после недолгого размышления, — вам приказано идти на Иерусалим. Но судьба Иерусалима решится в Латруне. По-видимому, вам придётся двинуться туда.

Какое-то мгновение Глабб колебался. Если его Легион займёт позиции на этих исторических холмах, евреи вынуждены будут реагировать. Им придётся выбирать — либо выбить легионеров с этих высот, либо уступить Иерусалим.

— Вы правы, — спокойно произнёс Глабб. Но если я займу Латрун, это будет означать, что мы вступаем в настоящую войну.

Согнувшись под грузом амуниции, Йосеф Атийе взбирался в темноте на гору Сион. Тяжело дыша от непривычной физической нагрузки, восемьдесят пожилых людей и юношей-новобранцев, призванных спасти Старый город, с трудом тащились вслед за ним. Увидев это воинство, Узи Наркис пришёл в ярость.

— И это тот самый боевой отряд, который обещал мне Шалтиэль? — спросил он Газита.

Вне себя от гнева, Наркис связался с Шалтиэлем. Командующий иерусалимским гарнизоном ответил, что у него у самого не хватает солдат.

— Не взваливай на меня свои проклятые заботы, у меня их и без того хватает! — заорал Наркис. — Себя ты никогда не обидишь!

— К чёрту! — сказал он Газиту. — Ладно, бери своих людей, и пусть они закрепляются на внутренних позициях.

Газит запротестовал, уверяя, что его люди совершенно не готовы к бою, что их обещали отпустить домой не позднее чем через сутки. Наркис пожал плечами. Теперь было поздно что-либо обсуждать. Он приказал Газиту закрепляться на горе Сион с тем, чтобы он, Наркис, мог собрать своих усталых пальмаховцев для атаки.

От четырехсот бойцов, шесть недель назад посланных в Иерусалим для проведения операции «Нахшон», осталось сорок человек. Впервые Давиду Элазару, молодому офицеру, руководившему атакой на монастырь в Катамоне, пришлось вызывать добровольцев. Он выбрал двадцать два человека — двадцать мужчин и двух девушек. Как все пальмаховцы, они уже мною дней держались исключительно на таблетках новадрина и дошли до такой степени изнеможения, что теперь эти таблетки действовали на них не сильнее, чем аспирин.

В двадцать минут третьего «Давидка» и три двухдюймовых орудия открыли огонь по Сионским воротам. Один из снарядов разорвался слишком близко, и атакующие лишились ещё двух товарищей. Когда заградительный огонь поднялся выше, двое сапёров ринулись вперёд и заложили под основание ворот шестьдесят пять килограммов динамита. Раздался взрыв, и кирпичная кладка с грохотом взлетела на воздух.

— За мной! — крикнул Элазар своим пальмаховцам, укрывшимся у ограды Армянского кладбища.

Но когда Элазар бросился вперёд, он с отчаянием обнаружил, что за ним никто не последовал. Оглянувшись, он увидел, что ею люди по-прежнему жмутся к ограде. Элазар подбежал к одному из них и услышал странный звук. Это был храп. Все бойцы спали. Элазар добежал вдоль цепочки, расталкивая людей пинками. Затем он повёл двадцать засыпающих на ходу бойцов в новую атаку.

Из окна Армянского монастыря лейтенант Наваф Джабер эль Хамуд увидел, как его люди покидают башню Сионских ворот. — Назад! Назад! — закричал он. — Не оставлять башню!

Но было поздно. Башню уже захватили бойцы Элазара. Двадцать измотанных мужчин и две женщины сделали то, что не удавалось ни одному еврейскому воину со времён Йеҳуды Маккавея, они прорвались через стены Старого города.

Лейтенант эль Хамуд колебался, начинать ему контратаку или нет. Незадолго до того капитан Муса, получив три лёгких ранения, эвакуировался на Масличную гору, оставив командование на лейтенанта. Эль Хамуд решил ждать возвращения Мусы.

Бойцы Элазара расчистили проход в Еврейский квартал. Тем временем Газит повёл своих людей с горы Сион к Сионским воротам. Появление освободителей вызвало в Еврейском квартале взрыв восторга, все высыпали на улицу. Когда Мордехай Газит — теперь старший по званию офицер в Старом городе — появился в штабе, Моше Руснак заявил ему:

— Я ложусь спать. Я не спал пять дней.

Его заместитель Мордехай Пинкус немедленно последовал примеру своего начальника. Газит пытался их растолкать, но безуспешно. И тут он услышал худшую весть этого дня: по приказу Наркиса пальмаховцы Элазара отходили назад на гору Сион.