О, Иерусалим! - [83]

Каждой монахине было предоставлено огромное кресло, обитое красным бархатом; они повернули эти кресла к стене, чтобы, отгородясь от дольнего мира широкой и высокой спинкой, создать себе какое-то подобие временной кельи, где можно читать положенные по уставу молитвы. Вечером сёстры стояли в часовне патриархата и, молитвенно сложив руки, перебирали чётки. С искренней радостью они запели старый французский гимн:

Май — это месяц девы Марии,

Самый прекрасный месяц в году.

Фаузи эль Кутуб готовился начать свой личный крестовый поход против Еврейского квартала Старого Города. Для осуществления своего плана он изготовил двадцать пять самодельных мин.

Каждая из них представляла собой металлическую банку, начинённую двадцатью пятью фунтами динамита и снабжённую детонатором, приобретённым Кутубом на базаре в Дамаске.

Кутуб собирался пробить дорогу в Еврейский квартал, взрывая одно здание за другим. Первой его целью был пост Ҳаганы в Варшавских домах — буквально в сотне метров от того места, где Фаузи родился. Чтобы подать личный пример двадцати пяти добровольцам, из которых он создал свою диверсионную группу, Кутуб закурил сигарету, зажал её в зубах, схватил одну из своих мин и устремился вперёд. В тот же момент в лицо ему брызнули осколки металла от взорвавшейся мины-ловушки. Кутуб поджёг мину от своей сигареты, швырнул её в намеченную цель и опрометью бросился в укрытие. Лицо его было залито кровью, а сам он находился в состоянии истерического возбуждения. Он вытащил вторую мину и сунул её Кадуру Мансуру, вечно пьяному тунисцу — водителю грузовика. Направив пистолет на трясущуюся голову Мансура, Кутуб приказал ему бежать к цели.

Мансур неуверенно побрёл вперёд, неся мину на голове, как африканский носильщик. Трижды заставил его Кутуб повторить этот манёвр. Но после третьего раза Мансур заявил:

— Можешь меня расстрелять! Плевать я на это хотел! Больше я не пойду.

Кутуб обратился к другому бойцу своей группы — четырнадцатилетнему мальчику по имени Сабах Гани — и приказал ему идти. Дрожа, как лист, мальчик устремился вперёд. Но тут, не выдержав, вскочил один из взрослых: он выхватил мину из рук мальчика и с криком «Аллах акбар!» ринулся вперёд. Двое бойцов Ҳаганы, укрывшихся в узком проходе между домами, скосили его очередью из автомата.

Затем они ураганным огнём вынудили остаток группы Кутуба ретироваться в укрытие.

Но это была лишь временная победа. Арабские ополченцы со всех сторон наступали на осаждённый квартал. Самые серьёзные атаки велись на западном фланге, там, где смыкаются еврейский и армянский кварталы. Арабы успели занять крестообразную колокольню церкви св. Иакова, с которой подразделения Ҳаганы, защищавшие Старый город, отступили по приказу штаба Шалтиэля. Приказ этот был отдан вследствие бурных протестов со стороны армян. В результате важная позиция Ҳаганы у Сионских ворот оказалась под перекрёстным огнём противника, и её тоже пришлось оставить. Тогда арабы устремились вниз по склону холма, к самому сердцу квартала — Еврейской улице, на которой жил рабби Вейнгартен, По мере своего продвижения они пытались выманить евреев из домов на улицу, предлагая им хлеб и помидоры. За каждый перекрёсток, за каждый дом, даже за каждую комнату шли ожесточённые бои; однако, несмотря на упорное сопротивление бойцов Ҳаганы, арабы продолжали наступать. За день непрерывных боёв арабам удалось захватил, почти четверть территории Еврейского квартала.

Перепуганные жители улиц, оказавшихся в руках арабов, сбились в Стамбульской синагоге. Отношения между ними и бойцами Ҳаганы после ухода англичан испортились. В субботу 15 мая некоторые из жителей Еврейского квартала отказались копать оборонительные укрепления, заявив бойцам Ҳаганы:

— Сегодня шаббат! Шаббат!

Теперь они были в панике. Сгрудившись в кучу, они затянули псалмы. Испуганные матери разыскивали пропавших детей.

Раздались крики:

— Сдавайтесь! Вывешивайте белые флаги! Спасите наши души!

Бойцам Ҳаганы они твердили:

— Всю жизнь мы жили с арабами в мире. Если мы уступим, мы снова сможем жить с ними в мире.

Эти непрестанные мольбы о капитуляции и успехи, которых добились арабы, возымели своё действие: боевой дух руководителей Ҳаганы упал. Сообщения, посылаемые в новый город, становились всё более трагичными.

«Положение отчаянное, — говорилось в одном из них. — Противник прорывается со всех сторон». «Немедленно шлите помощь, — гласило другое сообщение, отправленное несколько позже, иначе мы не сможем удержаться».

В этой атмосфере растущего отчаяния раввины Вейнгартен, Минцберг и Хазан явились в штаб Ҳаганы и стали убеждать командира гарнизона Моше Русснака начать переговоры о капитуляции.

— Дальнейшее сопротивление бесполезно, — доказывал рабби Вейнгартен. — Мы должны сдаться, чтобы избежать ненужного кровопролития и гибели ни в чем неповинных мирных граждан.

Русснак, ужаснувшись мысли о своей ответственности за возможную бойню, обескураженный явным, с его точки зрения, непониманием ситуации и отсутствием должного руководства со стороны штаба Шалтиэля, в конце концов уступил.

— Ладно, — почти шёпотом сказал он раввинам. — Действуйте!