О, Иерусалим! - [31]

Шахам нашёл оба здания на карте города. Отель «Семирамида» находился в непосредственной близости от расположения боевых подразделений Ҳаганы — это делало его лёгкой мишенью.

— Вот по «Семирамиде» мы и нанесём удар, — сказал Шахам.

Иерусалимское небо заволокли тяжёлые свинцовые тучи, которые ветер нагнал с равнин, и в воздухе запахло грозой. Почти в тот самый час, когда в штабе Амира обсуждался план удара по Катамону, в отeле «Семирамида» собрались восемнадцать членов семьи Абуссуан. Все вместе они отправились на десятичасовую мессу в расположенную неподалёку часовню Святой Терезы.

Набожная мать Сами Абуссуана настояла, чтобы все они исповедались и причастились.

— Только это, — сказала она, — охранит нас от бед, которые нам угрожают.

После мессы, когда они вернулись в отель, там появилась ещё одна родственница Абуссуана — Вида Кардус, школьница, дочь губернатора Самарии, приехавшая в Иерусалим, чтобы провести здесь конец рождественских каникул. Перед самым ленчем к Сами зашёл испанский дипломат Мануэль Альенде Саласар, тоже живший в «Семирамиде»; он вернул Сами книгу, которую взял у него почитать. Они пошутили насчёт того, насколько точно заглавие этой книги отражает положение в городе: книга называлась «Путешествие в нелепость». С закатом солнца свинцовые тучи, весь день собиравшиеся над городом, пролились яростным ливнем. Вспышки молний, раскалывавших чёрное небо, выхватывали из темноты потоки воды, устремлявшейся вниз с холма и бешено мчавшейся по улицам Катамона. Первые же порывы ветра порвали электрические провода, и район погрузился в темноту. Две пожилые тётки Сами Абуссуана в страхе принялись перебирать чётки и молиться. Прислуга кинулась за свечами. За ужином никто не разговаривал. Дождь свирепо стучал в окно, раскаты грома сотрясали дом и заставляли дрожать пламя свечей на столе.

Неожиданно раздался громкий стук в дверь. В столовой появилось двое вооружённых арабских дозорных — с их сапог струилась вода. Они пришли за двадцатитрехлетним сыном владельца отеля — Хьюбертом. Была его очередь дежурить. Мать Хьюберта вскрикнула, потом заплакала.

— Только не сегодня! — просила она. — Возьмите его завтра, послезавтра, когда хотите, но только не в такую ночь, как сейчас.

Дозорные выругались, повернулись и снова ушли под дождь.

А в каком-нибудь километре от «Семирамиды», на верхнем этаже дома, принадлежавшего хирургу-еврею, четыре человека склонились над планом Иерусалима. Основную работу предстояло выполнить четырём подрывникам; их должна была прикрывать группа товарищей. На улице перед домом под дождём стояли чёрный «хамбер» и «плимут» довоенного производства, в которых бойцам предстояло отправиться на задание. В распоряжении подрывников было всего десять минут. За это время они должны были успеть проникнуть в подвал отеля, внести туда два чемодана с семидесятые килограммами тола, поставить их у основных опор здания, поджечь бикфордовы шнуры и скрыться.

Операция была назначена на час ноль-ноль. Дождь не унимался: как говорят в таких случаях арабы, ливень хлестал и с неба и из земли. Сами Абуссуан сыграл при свечах несколько партий в бридж со своими двоюродными сёстрами. Испанский дипломат рано ушёл к себе наверх. После одиннадцати все отправились спать. Последнее, что услышала Вида Кардус, поднимаясь по лестнице в свою комнату, был ободряющий шёпот одной из её двоюродных сестёр:

— Не бойся.

К двенадцати часам в отeле погасла последняя свеча. Обычно не меньше тридцати человек, членов арабской милиции, охраняли район Катамона. Однако в такой ливень опасность еврейского нападения представлялась им маловероятной.

Большинство дозорных разошлось по домам. Двадцатилетний студент-юрист Питер Салех, закончив к полуночи очередной обход своего участка, отправился спать. Никто его не сменил.

На постах оставалось восемь дозорных.

«Хамбер» и «плимут» прибыли на место на пятнадцать минут раньше намеченного срока. На единственном дорожном заграждении никого не оказалось. Сторож православного монастыря, находившегося напротив отеля, увидел, как к «Семирамиде» подъехал автомобиль. Машина остановилась у дверей кухни, и из неё вылезло двое людей с чемоданами.

Сторож побежал к зданию.

Дверь, ведущая в подвал отеля, была заперта. Ругаясь в темноте, Авраам Гиль снял с пояса ручную гранату и приладил её к двери. Взрыв сорвал дверь с петель. Гиль и его товарищи нырнули в дымящийся подвал, волоча за собой чемоданы со взрывчаткой.

Виду Кардус разбудил звон разбитого стекла. В темноте она услышала встревоженный голос своей тётки Марии. Затем чей-то другой голос крикнул:

— Ложитесь на пол!

Сами Абуссуан тоже проснулся от звона стекла. Сначала он подумал, что на улице идёт бой. Потом он услышал крик на иврите:

— Од ло! Од ло! (Ещё нет! Ещё нет!) Внизу кто-то бежал, давя разбитое стекло. Сами выскочил из постели. В коридоре он увидел своих родителей, дядю и тётку: они накинули халаты и в страхе спрашивали друг друга, что случилось. Сами велел им спуститься в холл, самое безопасное место в отeле, и бросился к телефону. Поспешно вертя диск, он набрал номер 999 — номер телефона моторизованной полиции.