О, Иерусалим! - [12]

Давид Бен-Гурион вернулся в Иерусалим с рассветом. Глядя на ликующие толпы, он подумал: «Наивные люди! Они думают, что война — это танцульки!» Он сразу же отправился в свой кабинет и засел за работу. К полудню во дворе Еврейского агентства снова собралась толпа, которая требовала, чтобы к ней вышли лидеры ишува.

Полный решимости передать своим согражданам ощущение тревоги, не покидавшей его самого, Бен-Гурион вышел на балкон в окружении пятидесяти своих ближайших помощников.

Когда он начал свою речь, кто-то шёпотом сообщил Голде Меир последнюю новость, подтверждавшую справедливость опасений Бен-Гуриона: только что в вооружённом столкновении под Тель-Авивом были убиты три еврея.

И всё же Бен-Гурион не мог остаться безучастным к аплодисментам, счастливым возгласам и взрывам радости, охватившим людей, стоявших во дворе Агентства. Суровое лицо старика смягчилось. Вдруг его тоже захлестнула волна радости, столь понятной в такой день — день, когда исполнилась, наконец, клятва, которую две тысячи лет назад дал народ Израиля на холмах Иудеи.

Закончив свою речь, Бен-Гурион повернулся к бело-голубому флагу за своей спиной. Нежно, почти благоговейно он погладил рукой ткань.

— Наконец-то, — сказал он негромко, — наконец-то мы — свободный народ.

3. Папа вернулся!

Ни арабов, ни евреев решение ООН, сделавшее неизбежным вооружённое столкновение, отнюдь не застало врасплох.

Предвидя возможность войны, обе стороны уже много месяцев готовились к ней.

Ранней весной 1945 года Давид Бен-Гурион в зашторенном кабинете своего скромного дома по улице Керен Кайемет, 15, принял посетителя. Это был американец — одно из весьма высокопоставленных официальных лиц Соединённых Штатов.

Несколькими неделями ранее этот человек принимал участие в Ялтинской конференции, наметившей контуры послевоенного мира. Посетитель рассказал внимательно слушавшему Бен-Гуриону подробности одного частного разговора, который во время Ялтинской конференции вели в кулуарах Франклин Д. Рузвельт, Уинстон Черчилль и Иосиф Сталин. Разговор шёл о Палестине. Неожиданно, как рассказывал Бен-Гуриону его посетитель, глава Советского Союза обратился к Черчиллю.

— Есть только одно решение арабо-еврейской проблемы в Палестине, — сказал Сталин британскому премьер-министру, — только одно решение, которое Советский Союз намерен поддержать: это создание еврейского государства.

Услышав слова российского диктатора, Бен-Гурион вскочил.

Через много лет он припомнит, что именно в этот момент им овладела абсолютная уверенность — у еврейского народа будет в Палестине своё государство. Под совместным давлением Советского Союза и Соединённых Штатов, ответственных перед мировым общественным мнением, Англия, несомненно, вынуждена будет уступить.

Вернувшись к креслу, Бен-Гурион начал обдумывать услышанное.

Многие годы сионисты добивались, чтобы мир признал право евреев на создание своего государства: это была одна из главных задач сионистского движения. С момента такого признания задача движения становится иной, ещё более важной: защищать своё государство с оружием в руках. Бен-Гурион понимал, что если великие державы могут легально санкционировать создание еврейского государства, то осуществить это решение предстоит самим евреям. Он не сомневался, что для этого придётся помериться силами с арабскими государствами. Останутся ли евреи в живых, осуществится ли их мечта о государстве — это зависит от готовности ишува к военному столкновению.

Утром 6 апреля 1945 года, вскоре после того, как Бен-Гурион принимал у себя американского гостя, начался критический день в жизни человека, которому судьбой было суждено стать главным противником Бен-Гуриона. Это был Мохаммед Сайд Хадж Амин эль Хусейни, иерусалимский муфтий, духовный вождь иерусалимской мусульманской общины.

События, ставшие поворотными в жизни муфтия, произошли в Берлине, столице нацистской Германии. За последние годы Хадж Амин не раз принимал у себя, в своей вилле на Гетенштрассе, в Зелендорфе, высокопоставленных нацистских вождей. Но теперь, в это утро, муфтий сидел в квартире одного из своих друзей, и единственным представителем Третьего Рейха был эсэсовец — телохранитель и шофёр, который привёз муфтия в Берлин из австрийского города Бадстейна.

Перед человеком, стол которого ещё несколько месяцев тому назад ломился от самых изысканных деликатесов, взимаемых со всей оккупированной Европы, сейчас стояла тарелка с пищей египетского феллаха — кашей из красных бобов в уксусе (такую еду немцы считали пригодной разве что для скота). В комнате присутствовало несколько арабов с сумрачными лицами; это были те самые люди, которые в октябре 1941 года последовали за муфтием, когда он, переодевшись в платье служанки итальянского дипломата, улизнул от британской облавы и пробрался в Тегеран, чтобы потом пешком дойти до турецкой границы и добраться до Берлина.

Убеждённый, что победа гитлеровской Германии поможет осуществлению его целей — изгнанию евреев из Палестины и англичан с Ближнего Востока, — Хадж Амин поставил на нацистскую карту всё. Он употребил весь свой личный престиж и всё своё влияние религиозного лидера на то, чтобы превратить арабов в действенных союзников нацизма. Он вербовал людей, которых немцы потом забрасывали в тыл англичан в качестве диверсантов. Он помог сформировать из югославских мусульман две эсэсовские дивизии. Он сделал всё, чтобы облегчить немцам вторжение в Тунис и Ливию. Его агенты за сорок восемь часов предупредили штаб вермахта о готовящейся высадке союзников в Северной Африке (хотя на это предупреждение не обратили внимания). Наконец, доподлинно зная, в чем заключается «окончательность» окончательного решения еврейского вопроса, муфтий приложил все усилия, чтобы ни одна из жертв нацистов не избежала газовых камер рейхсфюрера Генриха Гиммлера и не пробралась в Палестину. В 1943 году он лично обратился к рейхсминистру иностранных дел Риббентропу, требуя предотвратить эмиграцию четырёх тысяч еврейских детей из Болгарии в Палестину.