О, Иерусалим! - [105]

Дорогу открывали не потому, что она уже была готова. Отнюдь нет — тяжёлые грузовики по ней по-прежнему не могли пройти.

Евреи решили оповестить мир о своей «дороге жизни» по сугубо политическим причинам. Провезя по ней иностранных корреспондентов, Израиль официально зафиксировал тот факт, что Бирманская дорога вступила в строй до начала прекращения огня и, следовательно, не подлежала юрисдикции Инспекторов ООН по надзору за соблюдением соглашения.

А в нескольких километрах от Бирманской дороги, возле церкви в христианской арабской деревне Абу-Гош, в этот вечер прозвучал винтовочный выстрел. Еврей-часовой на командном посту сил Ҳаганы, действующих между Иерусалимом и Баб-эль-Вадом, ринулся к закутанной в белое фигуре, в которую он только что стрелял. Дэвиду Маркусу не суждено было дожить до завершения строительства дороги. Первый генерал еврейского государства был мёртв. Часовой принял Маркуса за араба — тот вышел из своей палатки помочиться, завернувшись в белую простыню.

В пятницу 11 июня в восемь часов утра в штабе Таля зазвонил телефон. Король Абдалла лично сообщал молодому майору, что в десять часов вступает в силу соглашение о прекращении огня.

— Ваше Величество! — застонал Таль. — Да как же я их удержу? Они чувствуют, что победа почти достигнута.

Именно потому, что Абдалла отлично понимал, как трудно будет Талю заставить своих людей и особенно ополченцев муфтия прекратить огонь, король лично позвонил ему по телефону.

— Ты солдат, и я отдаю тебе приказ, — сказал Абдалла. — Ты должен прекратить огонь ровно в десять часов.

В течение двух часов после этого Иерусалим словно обезумел: повсюду шла непрерывная, отчаянная пальба, будто обе стороны перед началом перемирия стремились начисто опустошить свои арсеналы. В десять часов перестрелка достигла своего апогея, но это были уже последние залпы. Затем пальба начала смолкать, как затихающая гроза. И в десять часов четыре минуты в Иерусалиме воцарилась странная, непривычная, гнетущая тишина.

Дову Йосефу было не до отдыха; его рабочий день продолжался.

Не успели стихнуть последние выстрелы, как он тут же отправил Бен-Гуриону донесение с подробным перечислением всего, что было в первую очередь необходимо Иерусалиму.

В том же здании Еврейского агентства, за несколько комнат от кабинета Дова Йосефа, Давид Шалтиэль собрал у себя в штабе офицеров. Из ящика стола он вынул бутылку французского шампанского, найденную в каком-то доме во время продвижения Ҳаганы ещё 14 мая, и налил всем по стакану. Затем он торжественно предложил тост:

— За тех, кому нынешнее перемирие спасло жизнь!

Для Давида Бен-Гуриона, встретившего начало перемирия в своём кабинете в Тель-Авиве, дарованная Израилю тридцатидневная передышка была «голубой мечтой». Но так же, как и в ночь голосования в ООН, и в торжественный день 14 мая, у Бен-Гуриона не было времени праздновать. На его письменном столе лежало только что полученное донесение от Эҳуда Авриэля об отправке третьей партии оружия из Югославии. Во Франции удалось закупить стомиллиметровые миномёты. Чехи согласились обучать еврейских лётчиков, парашютистов и танкистов. Авриэль закупил новые самолёты, которые скоро своим ходом должны были прибыть из Праги в Тель-Авив. Еврейское государство выжило, положение стало изменяться в пользу евреев, и Бен-Гурион верил, что теперь в истории ею народа начинается новая эпоха. Враги Израиля совершили в тот день роковую ошибку.

46. Тридцатидневная передышка

Для встречи между двумя людьми, целый месяц яростно боровшимися за овладение Иерусалимом, было выбрано весьма подходящее место. Посреди улицы, названной в честь воина, который девять веков тому назад тоже мечтал об овладении Иерусалимом, — герцога Готфрида Бульонского, предводителя первых крестоносцев, — сошлись Давид Шалтиэль, еврей из Гамбурга, и Абдалла Таль, молодой араб из Трансиордании. Оба немного помедлили, окидывая друг друга оценивающим взглядом.

Затем противники отдали друг другу честь и обменялись рукопожатием. Им предстояло определить демаркационную линию между позициями воюющих сторон в одном из районов Святого города — арабском квартале Мусрара. Накануне вечером Ҳагана предприняла здесь свою последнюю атаку и оттеснила арабских ополченцев на двести метров. Шалтиэль настаивал на том, чтобы захваченный участок остался за евреями.

— Если ваши позиции здесь, то где же у вас укрепления? — скептическим тоном спросил Таль по-английски.

— Наши укрепления — это наши окровавленные рубахи, — сказал Шалтиэль.

На Таля этот ответ произвёл впечатление. — Хорошо, — сказал он своему противнику, — как офицер и джентльмен я принимаю ваши условия.

В еврейской части города жизнь постепенно возвращалась в нормальное русло. Открылись магазины, с улиц убрали мусор и битое стекло. Снова начала выходить газета «Палестайн Пост», на улицах появились первые автобусы. Но важнее всего было то, что прекращение огня устранило угрозу голодной смерти.

Главная забота Дова Йосефа заключалась сейчас в том, чтобы установить сотрудничество с представителем ООН графом Бернадоттом. Представитель ООН настаивал на том, чтобы снабжение Иерусалима оставалось таким же, каким оно было в первые дни после прекращения огня, и чтобы продовольствие, подвозившееся по Бирманской дороге, включалось в общий подсчёт. Дов Йосеф не имел ни малейшего намерения соглашаться на это условие. Кошмар последних дней осады не должен был повториться. За четыре недели перемирия Дов Йосеф собирался ввезти в Иерусалим столько продовольствия, сколько физически удастся доставить.