О! - [27]

Франсуа вскарабкался на второй этаж и оставил братьям Шварц записку на шахматной доске, предупреждая о своем возвращении. «Может, они вообще слиняли отсюда, испугавшись, что я дам полиции адрес», – подумал он, пожимая плечами.

Он хотел позвонить Бенедит и даже снял трубку, но вовремя опомнился. Бедедит Олэн дорожил больше всего на свете, но что он мог ей сейчас сказать?

Олэн понимал, что заложил чертовски крутой вираж, один из тех непредвиденных поворотов, которые скрывает ложная перспектива… а в таких случаях самое разумное – переключить скорость.

Франсуа положил костюм, рубашку и дорожный несессер в чемодан, обклеенный множеством этикеток – наследием прежних путешествий гонщика международного класса.

Во дворе он дружески похлопал по капоту маленькую спортивную машину. Теперь ею нельзя было пользоваться. Права остались у фараонов, а «мыльница», как называла «альпин» Бенедит, слишком бросается в глаза.

Из ближайшего бистро Олэн по телефону вызвал такси и приказал ехать на аэродром, в Орли.

Уже оттуда он позвонил Бенедит, сказал, что сию секунду вернулся из Америки и ждет разрешения таможни. Франсуа просил Бенедит скорее приехать, потому что ему не терпится сжать ее в объятиях, сто лет он только об этом и мечтал и взорвется, если она не поспешит.

Влюбленная женщина всегда с упоением слушает подобные речи, даже если клялась себе послать любовника к черту за явную измену.

В Орли Бенедит даже не успела выйти из своей бутылочно-зеленой «флориды». Олэн мигом швырнул чемодан на заднее сиденье, а сам плюхнулся рядом с молодой женщиной.

Он поцеловал ее и нежно погладил ноги.

– Поехали скорее! Я больше ни секунды не выдержу в этом проклятом месте! – взмолился Олэн.

Ее точеный профиль, казалось, светился на фоне неба. Осенний костюм украшали крупные эбеновые пуговицы.

– Что ты подумала о моем затяжном молчании? – осторожно спросил Олэн.

Он пытался прощупать почву, почувствовать, знает она или нет.

– Да всякий день по-разному…

– И ни разу не угадала, я уверен.

– Я волновалась. Или у меня не было оснований?

– Были.

Бенедит следила за лентой дороги. Спешить ей не хотелось. Олэн чувствовал, что расспрашивать она не станет, но, если он сам все не объяснит, не заметив немого вопроса, им придется расстаться. А он предпочел бы, чтоб земля раскололась пополам, как старый орех.

– Случилась ужасная вещь…

Бенедит спокойно посмотрела на Олэна. Золотистый свет этих глаз лечил все тревоги. К счастью для преступников, у полицейских таких не бывает. Олэн вздрогнул, едва справляясь с желанием сказать правду, страстной жаждой выйти из подполья.

Они подъехали к дому. Поднявшись наверх, Олэн сразу подошел к окну. С деревьев в Булонском лесу облетала листва. Неподалеку от ипподрома служитель сгребал листья в кучу и жег.

Бенедит прижалась к человеку, к которому испытывала еще большую нежность от того, что сейчас он явно страдал.

– У меня отобрали лицензию! Я больше не имею права участвовать в гонках! – внезапно сказал он.

– Но почему? – вырвалось у Бенедит.

– Я убил товарища! – Сам того не осознавая, Олэн кричал. – Хуже того, парня, который полностью мне доверял! На вираже мы сцепились колесами, и его тачка вспыхнула! Представляешь? Взорвалась! – Он беспомощно взмахнул руками и упал в кресло. – Одни угли…

Бенедит села рядом и положила руку ему на плечо.

– Я думаю, с людьми твоей профессии такое порой случается… – мягко заметила она.

Он яростно замотал головой.

– Нет! Только не так!.. Аварию подстроили…

Олэн рассказал об окончании гонок, ни словом не упомянув о тюрьме. В эти минуты он заново переживал тот переломный момент своей жизни. И, несмотря на то, что прошло почти шесть лет, испытывал огромное облегчение. Словно наверстывал упущенное время…

«Если бы мы встретились в Ницце после тюрьмы, я сказал бы ей то же самое», – думал Олэн. Но с тех пор утекло слишком много воды, и это не всегда была вода из кристально чистого источника, окаймленного мхом и белыми голышами.

Как только Олэн умолк, Бенедит взяла его за руку и увела в спальню.

Ей казалось, что это самый лучший ответ на все его сомнения и тревоги. Олэн воспринял ее реакцию как должное, и они в тот раз долго лежали обнявшись, неподвижно вжавшись друг в друга… одно сердце… единое дыхание…

– Ничего, попробуешь заняться чем-нибудь еще, – сказала Бенедит много позже.

На улице было светло, сумерки только начинали сгущаться.

– Чем же? – спросил Олэн.

– Не знаю. Достаточно захотеть. Кто угодно в состоянии начать жизнь заново. Из всех больных, кого я знала, ни одному не удалось вернуться к прежним занятиям…

– Торопиться некуда… Фирма мне неплохо заплатила… Так что могу подождать…

– И потом, тебе больше не понадобится рисковать жизнью… Знаешь, на свете куча людей, которые не лезут на рожон и при этом чувствуют себя отлично, даже великолепно, – пошутила она.

Олэн не ответил. Он задумался, откуда, собственно говоря, у него взялась эта странная тяга к гангстеризму. Легкая жизнь? Да разве ж она легкая? Привычка к опасности? дурные знакомства во время первой отсидки?…

«Тьфу, пропасть! Слишком сложно для меня! – подумал он. – Теперь-то все равно никуда от этого не деться…» – Это странно звучит… но я чувствую, что теперь тебе ничего не угрожает… – продолжала Бенедит. – Конечно, объяснить я бы ничего не смогла… Это как чуть заметное колебание воздуха, аромат, который чувствую я одна… Но знаешь, я очень верю в свою интуицию…