О духовной жизни современной Америки - [17]

Привет всем странам земным, каждой за ее свойства;

Привет странам сосны и дуба;

Привет странам лимона, инжира;

Привет странам золота;

Привет странам маиса, пшеницы, привет виноградным странам;

Привет странам сахара, риса;

Привет странам хлопка и странам картофеля белого, сладкого;

Привет горам, равнинам, пескам, лесам, прериям;

Привет берегам плодородных рек, плоскогорьям, ущельям;

Привет бесконечным пастбищам, привет земле изобильной садов, льна,

конопли, меда;

Привет и другим, суровым странам;

Таким же богатым, как страны золота, плодов и пшеницы,

Странам копей и рудников, странам крепких и грубых руд,

Странам угля, меди, олова, цинка, свинца,

Странам железа — странам выделки топора.

(Перевод М. Зенкевича)

Девятая часть этой же самой каталогообразной поэмы начинается с одной из обычных — загадочных — авторских скобок:

(Америка! Я не хвалюсь любовью моей к тебе, Я владею тем, что имею.)

Топор взлетает!

Могучий лес дает тысячи порождений,

Они падают, растут, образуются —

Палатка, хижина, пристань, таможня,

Цеп, плуг, кирка, пешня, лопата,

Дранка, перила, стойка, филенка, косяк, планка, панель, конек,

Цитадель, потолок, бар, академия, орган, выставочный павильон,

библиотека,

Карниз, решетка, пилястр, балкон, окно, башня, крыльцо,

Мотыга, грабли, вилы, карандаш, фургон, посох, пила, рубанок, молоток,

клин, печатный вал,

Стул, стол, бадья, обруч, калитка, флюгер, рема, пол,

Рабочий ящик, сундук, струнный инструмент, лодка, сруб и все прочее,

Капитолии штатов и капитолий нации штатов,

Ряды красивых домов на проспектах, сиротские дома, богадельни,

Пароходы и парусники Манхеттена, бороздящие все океаны.

(Перевод М. Зенкевича)

Может, это прозвучит кощунством, или даже богохульством, но должен признаться: темными ночами, когда на меня находили тяжкие приступы творческих мук и сон никак не шел ко мне, случалось иной раз, что я изо всех сил сжимал зубы, чтобы невзначай не брякнуть прямиком: эх, да такие стихи и я вполне мог бы писать!

Чего же хочет Уолт Уитмен? Может, отменить работорговлю в Африке? Или запретить употребление тросточек? Построить новое здание школы в Вайоминге или ввести ношение егерских свитеров? Этого не знает никто. Никто не сравнится с ним в искусстве наговорить уйму слов — и притом ничего не сказать. Слова у Уитмена жгучие, они пылают, в них слышится страсть, сила, восторг. Слушаешь, эту отчаянную музыку слов и чувствуешь, как надувается его грудь. Одного только не понимаешь ты: что же приводит его в такой восторг? Во всей книге гремит гром, но молнии, искры — нет как нет. Читаешь страницу за страницей, сверху вниз и снизу вверх, и никак не можешь понять, в чем же смысл всего этого. Но эти полчища слов не повергают тебя в растерянность, не опьяняют тебя, а лишь оглушают, в глухой безнадежности пригибают к земле; их нескончаемая, утомительная монотонность в конечном счете поражает рассудок читателя.

Когда дойдешь до последнего стихотворения — уже не будешь в силах сосчитать до трех. И впрямь перед нами автор, раздвигающий наши представления об обыкновенной человеческой логике. К примеру, шагает он по дороге в «Song on the open road»— и вот уже захлестнут наслаждением оттого, что шагает по этой самой дороге, которая дороже ему любого стихотворения, и по мере того, как он шагает все дальше и дальше по этой многократно обрисованной дороге, он встречает на ней одно божественное явление за другим. Словно обитатель пустыни, который, проснувшись однажды утром в оазисе, испытывает величайшее потрясение при виде травы. «Клянусь вам, — восклицает он, все так же превознося вышеупомянутую, многократно обрисованную им дорогу, — здесь встречаются божественные вещи, более прекрасные, чем можно выразить словами!» А он и не пытается выразить, и умнее от чтения его стихов читатель не становится.

Даже если держать перед глазами портрет поэта, все равно «Листья травы» остаются столь же «невыразимо» непостижимы для бедного читателя, как и без портрета автора. Да и вообще довольно сомнительно, легче ли станет понять эту книгу после близкого знакомства с ее автором. Самое большее, в этом случае автор лично мог бы объяснить читателю, что же все-таки он хотел сказать своими бесчисленными таблицами, однако их он не удостаивает описания, так они и по нынешний день остаются в составе поэмы, будто бы содержащей «песни». Кстати, если верить Уитмену и его биографам, свою книгу он написал с целью воспеть «демократию». Он «певец демократии». И если и впрямь он одновременно «певец Вселенной», каким объявил его Рис, то придется признать, что этот певец — человек необыкновенно разносторонний, не следует забывать, что на его долю выпала довольно-таки трудная работа по составлению бесчисленных таблиц. Так каким же образом стал он нынче «певцом демократии»? В программном стихотворении «Слышу, поет Америка» он воспевает демократию следующим образом:

Слышу, поет Америка, разные песни я слышу:

Поют рабочие, каждый свою песню, сильную и зазывную.

Плотник — свою, измеряя брус или балку,

Каменщик — свою, готовя утром рабочее место или покидая его ввечеру,

Лодочник — свою, звучащую с его лодки, матросы свою — с палубы