О дереве судят по плодам - [26]

Вот тогда-то башлык и попросил Худайберды починить парниковые печи. Худайберды не только исправил их, но и усовершенствовал. После чего печи и дымить перестали, и меньше стали расходовать топлива.

А сколько было других поручений!

Как-то после планерки башлык попросил Джумаева остаться для беседы. Ораков был не в духе. Глядя куда-то мимо собеседника, председатель спросил:

— Наши коллекторы ты каждый день видишь?

— Да. Почти, — насторожился Худайберды.

— Ну и как? Нравятся они?

— По правде говоря, не очень.

— Почему?

— Да потому, что заросли.

— Не нравятся, значит, — Ораков сделал долгую паузу, думая о чем-то своем. — А что ты сделал, чтобы уничтожить камыш?

— Я?.. Я… ничего, — растерялся Джумаев.

— И я вижу, что ничего, — в голосе башлыка слышался скрытый упрек, недовольство.

— Но с какой стати я должен коллектором заниматься, Бегенч-ага? — заволновался главный агроном. — Какое я имею к нему отношение?

— Прямое, — резко ответил Ораков. Если коллекторы плохи, подымется грунтовка, выступит соль, а это — гибель растений. Промыть поля мы не сможем — помешает камыш. Замкнутый круг. Этот круг надо разорвать, надо уничтожить полчища камыша. Если не уничтожим, быть беде!

— Но у меня нет никакого опыта, — пытался оправдаться Худайберды.

— Опыта нет, пока не берешься за дело, — наступал председатель.

— Хорошо, я попробую, — неохотно согласился Джумаев, — но за успех не ручаюсь. Сами знаете: с камышом сладить нелегко.

Наступила осень. Дел у главного агронома поубавилось, и он взялся за выполнение председательского поручения.

Ранним утром Джумаев приехал на берег коллектора, который начинался сразу за селом. Отсюда, рассекая землю вдоль дорог и высоких ажурных мачт линий электропередачи, он стрелой уходил далеко на север, до желтевших на горизонте барханов. Поднявшийся со дна тростник захлестнул все русло, волновался под ветром, бросая в разные стороны пушистые султаны. Худайберды прошелся взад-вперед по берегу коллектора, подминая сапогами жесткие кусты верблюжьей колючки. Закурил и задумался, мысленно перебирая меры, которые можно было бы применить в борьбе с могучими зарослями. «А не испробовать ли гербициды?» — мелькнула у него робкая мысль. Но после этого сразу возник другой вопрос: «А какой из них? Гербицидов много, да не каждый может сладить с камышом — растением сильным, жизнестойким». Да и вообще Худайберды еще ни разу в жизни не приходилось применять ядохимикаты против сорняков. К тому же он был откровенным противником применения каких бы то ни было ядохимикатов, зная, что наша земля, ее биосфера и так уже порядком насыщены всякой химией, в результате чего меняется состав почвы, воды, гибнут птицы, звери и насекомые. Теперь даже жука, букашку какую или мотылька встретишь нечасто. Поразмыслив, Джумаев решил пока не применять гербициды, а испытать что-нибудь более безобидное, скажем, выжигание или механическую выкорчевку.

По указанию Джумаева к месту наступления на заросли подтянулся экскаватор. Сюда же подошли специальные сенокосилки. На следующее утро к коллектору подкатил грузовик с людьми. Джумаев дал знак — и работа закипела. На дне коллектора застрекотали сенокосилки, жадно вгрызаясь ковшом в заросли тростника, зарычал экскаватор. Высоко в поднебесье, с шипеньем и легким гулом взметнулись дымно-красные языки огня.

День за днем, осень и зиму продолжалось наступление на тростник. Его скосили, выжгли, вырвали с корнем и, казалось, что с ним покончено навсегда, что в в том русле он никогда уже не поднимет голову.

Но праздновать победу было рано. Весной, когда пригрело солнце, по всему коллектору победоносно, еще дружнее и гуще, чем раньше, поднялся молодой сильный камыш.

Но упорен был и главный агроном. Убедившись, что без гербицидов не обойтись, он потратил немало сил, чтобы найти нужный препарат. И тут камыш не сразу «сложил оружие», показав удивительную жизнестойкость. Только один из множества испытанных гербицидов действовал на него смертельно.

Вот такие помощники были у башлыка. Это была его опора, его боевая гвардия, которую он создавал в течение нескольких лет. Без этой опоры Ораков вряд ли смог бы руководить таким огромным и сложным хозяйством, как колхоз «Октябрь».

За эти годы не раз менялся состав колхозного правления и партийного комитета, в который вошли деловые, серьезные люди, чей авторитет ни у кого не вызывал сомнений.

Каждый раз, решая тот или иной кадровый вопрос, связанный с перемещением людей по служебной лестнице, Ораков старался быть осторожным и справедливым. Если возникали сомнения, неуверенность, он советовался с членами правления и парткома и поступал с с учетом их замечаний и рекомендаций.

Но как бы Ораков ни был осмотрителен и справедлив, он не мог одинаково быть хорошим для всех. Повышая одного, надо было снять или понизить другого. А это вызывало обиды, гнев и возмущение тех, кого «теснили» или снимали с работы. Это задевало и их родственников. А на селе, как известно, чуть ли не все связаны родством. Обидишь одного — будут недовольны сто! Но обиженные не только затаивали злобу. При случае они старались свести с председателем счеты, выместить свою обиду. И необязательно лично, а с помощью кого-нибудь другого: дальнего родственника или друга.