О чем знает ветер - [48]

– Ступай домой, Элинор, – процедила Бриджид. – Твои услуги больше не нужны. Со стола уберет Энн.

Девушка вышла с поклоном и извинениями. Томас вскинул брови.

– Миссис Галлахер, что это вам вздумалось менять заведенный порядок?

Я поспешила вмешаться.

– Всё нормально. Должны ведь и у меня быть обязанности по дому.

– На тебе, Энн, лица нет от усталости, – возразил Томас. – А Элинор теперь весь вечер будет думать, чем она не угодила. Кроме того, ей позволено забирать домой остатки еды, а сегодня она такой возможности была лишена.

Пергаментные щеки Бриджид вспыхнули.

– По-моему, – срывающимся на лай голосом начала она, – Энн в немалом долгу перед вами, доктор Смит. Чем раньше она начнет отрабатывать, тем лучше.

– Со своими долгами, равно как и со своими должниками, я сам в состоянии разобраться, – выдал Томас ледяным тоном.

Бриджид всю передернуло.

– Сначала двое на содержании были, теперь третья нищенка прибавилась, так, доктор Смит?

– Мама никакая не нищенка! – Оэн просиял всеми веснушками разом. – Она сережки продала, и теперь она богатая!

Бриджид, скрежетнув стулом по полу, резко поднялась.

– Пойдем, Оэн. Пора мыться и спать. Пожелай доктору Смиту спокойной ночи.

Оэн заупрямился, хотя давно и с аппетитом поел.

– Нет, пусть мама расскажет мне про свирепого пса, которого сразил Кухулин!

– Не канючь, Оэн, – мягко произнес Томас. – Мама устала. В другой раз послушаешь про пса. Ступай с бабушкой.

– Спокойной ночи, Док, – почти всхлипнул Оэн. – Спокойной ночи, мамочка.

– Спокойной ночи, Оэн, – отвечал Томас.

– Спокойной ночи, мой дорогой, – отозвалась я и послала Оэну воздушный поцелуй.

Он живо утешился, чмокнул собственную ладошку и помахал мне, кажется, проделав это впервые в жизни.

– Оэн! – скривилась Бриджид.

Мальчик сразу поник, даже ссутулился, однако послушно поплелся вслед за своей суровой бабушкой.

Когда шаги обоих стихли на лестнице, Томас ска зал:

– Энн, иди и ты к себе, пока прямо над тарелкой не уснула. Я сам тут приберу.

Я живо поднялась.

– Нет, Бриджид права. Ты меня приютил. Без вопросов.

– Без вопросов? – вскинулся Томас. – Я тебе не один вопрос задал и не два!

– В смысле, без претензий, – поправилась я. – Точнее, вот как: когда меня страх не терзает, я преисполнена благодарности.

Он отнял у меня стопку тарелок.

– Тебе тяжелое противопоказано. Я сам отнесу тарелки, а ты можешь мыть.

Мы работали молча и неловко, хотя, подозреваю, дело не спорилось по разным причинам. Я совершенно не ориентировалась в чужой кухне, и от Томаса тут было мало проку. Едва ли он за всю жизнь вымыл тарелку или приготовил себе даже самое простое блюдо.

Сама кухня изрядно меня впечатлила. В ней имелись ле́дник, внушительных размеров раковина, два встроенных духовых шкафа и восемь электрических конфорок, да еще погреб, занимавший всё пространство под столовой, – почти невообразимая роскошь в предложенных обстоятельствах места и времени. Рабочие поверхности отличала идеальная чистота. Просто дух захватывало от этих удобных и дорогостоящих новинок, хотя я успела прочесть первые страницы дневника Томаса и знала, откуда у него и сама усадьба Гарва-Глейб, и деньги. Знала я также об ответственности, которую, по убеждению Томаса, налагает на человека такое богатство.

Всё недоеденное я собрала в отдельную посудину. Пойдет поросятам. В усадьбе ведь держат и поросят, и кур, и овец, и лошадей – за ними ухаживают братья Мэйв О'Тул. Ничего похожего на моющее средство не нашлось, поэтому я оттерла тарелки и блюдца, как сумела, и составила горкой в раковине. Томас убрал со стола, кое-что отправил в ле́дник, а хлеб и масло отнес в погреб. Я вытерла столешницу, подивилась толщине и добротности древесины, а также умелости рук, которые стряпали и прибирали здесь до моего появления. Уж конечно, с утра пораньше Бриджид явится в кухню, все углы обнюхает – вот почему я, не имея конкретных инструкций, старалась не упустить ни одной мелочи.

Заметив, что я покончила с уборкой, Томас спросил:

– Почему тебя терзает страх?

Я закрутила кран и насухо вытерла руки, напоследок обежав глазами кухню и убедившись, что мышам, если они вдруг появятся, после нас с Томасом тут ничего не перепадет.

– Энн, по твоему утверждению, ты преисполнена благодарности, когда тебя не терзает страх. Так по какой причине он тебя терзает?

– Просто всё слишком… неопределенно, – вымучила я.

– Бриджид уверена, что ты снова сбежишь, причем вместе с Оэном. Поэтому она так… гм… нелюбезна.

– Да не сбегу я! Зачем мне сбегать? И потом куда бы я, интересно, направилась?

– Вот и я о том же. Где-то ведь ты пропадала пять лет. Где?

Я отвернулась, не в силах выносить этот натиск.

– Никогда я бы так не поступила, Томас. Это было бы подло по отношению к Бриджид и к Оэну. И к тебе. Вдобавок Гарва-Глейб – дом Оэна.

– А ты – его мать.

Прояснить бы ситуацию раз и навсегда, признаться, что не имею прав на Оэна – если только любовь не считается правом. Но признание разлучило бы меня с бесконечно дорогим существом, и поэтому Томас услышал единственную фразу, за правдивость которой я отвечала на сто процентов.

– В Оэне вся моя жизнь.

– Знаю, Энн. Если я в чем-то уверен, так это в твоей любви к Оэну, – вздохнул Томас.