О чём шепчут колосья - [48]

Широко должна открыть свои двери высшая агрономическая школа крестьянину-земледельцу. Её высшая обязанность — помочь ему осуществить свой гражданский долг перед Родиной, долг, который никто, кроме него, исполнить не может.

Мало школ у нас, и тем серьёзнее их задача. Пусть ломятся стены аудиторий, пусть будут очереди у дверей лабораторий — тем серьёзнее ответственность тех, кто уже проник за эти двери».

При первой же встрече с Вильямсом один наш курсант не без гордости заявил:

— Я пришёл в Тимирязевку от сохи.

В аудитории раздался смех. Громче других смеялся Василий Робертович. Очевидно, учёного, как и нас, курсантов, рассмешило всеми забытое определение «от сохи». Да тот, кто произнёс эту фразу, пришёл в академию не от сохи, а от комбайна.

Но не все поступившие помнили о своём гражданском долге перед Родиной. Некоторые из нас относились к учёбе спустя рукава.

Семёну Полагутину, например, не нравилась грамматика и особенно суффиксы.

— Шут с ними, — говорил он, — Полагутина и так вся страна знает. У нас в Поволжье в каждом районе полагугинцы работают. Не понимаю, зачем меня в школьника превращают? Да и нужны они мне, эти суффиксы, как горчица к чаю. Без них можно жить…

— Нет, нельзя, — спокойно отвечал преподаватель русского языка Алексей Андрианович Протопопов, к которому студенты относились с большим уважением.

Нельзя потому, что суффикс — важнейший элемент словообразования, и не знать этого грамматического правила — это всё равно что работать на комбайне, не имея представления об его устройстве,

— Не буду учить — и всё! — заупрямился Полагутин.

Семёна вызвали в партийный комитет академии. Убеждали, доказывали.

На парткоме он покаялся, признал свою ошибку, а когда вернулся в общежитие, ворчал:

— Что за жизнь наступила! В аудиторию придёшь — о суффиксах толкуют, в общежитии — о суффиксах, даже в партком: вызывают из-за каких-то суффиксов. У меня от них голова ломится. Жил я без суффиксов тридцать пять лет и теперь проживу. Зарабатываю неплохо, не меньше самого большого начальника в Пугачёве.

Напрасно товарищи пытались ему внушить, что знания нам очень нужны, Полагутин был непреклонен, Семён заявил, что вернётся в Пугачёв. Там, мол, его ждут, там для него и должность приготовлена — начальник районного земельного отдела. Как-никак — районная вышка.

Дело не в районной и даже не в областной «вышке». Паше Ангелиной, например, большую должность в области предлагали, а она наотрез отказалась. Девушка понимала, что для неё студенческая скамья важнее, чем начальническое кресло. А погонись она за высокими постами, оторвалась бы от земли, и народ забыл бы Ангелину.

Но Полагутин и этому доводу не внял.

— Обо мне не забудут, — повторял он с новым упорством. — Обо мне сотни статей написаны. Читал,

Костя, мою книжку «От пастушечьего кнута к комбайну», в Саратове вышла?

Неплохая, полезная книжка. В ней хорошо описано прошлое Семёна Полагутина. Но он, к сожалению, не понимал, что человек не может жить одним прошлым каким бы хорошим оно ни было.

БЕГСТВО ОТ СУФФИКСОВ

Спору нет, Полагутину было трудно. А разве другим легче? Я, как и многие мои однокурсники, был не в ладах с грамматикой. Первая моя письменная работа была вся испещрена красным карандашом. В ней было семьдесят пять орфографических и пунктуационных ошибок.

Я схватился за голову. И в деревне Жестелеве, и в станице Шкуринской меня считали человеком грамотным, начитанным.

О том, какой я был грамотей, показала письменная работа.

С малых лет чтение было моим главным учением. Я не глотал книги, а стремился читать их с толком, с понятием, любил обдумывать каждую прочитанную строку. Помню волнение, какое вызвал во мне роман «Как закалялась сталь» Николая Островского. Я представил себе мужественного Павла Корчагина, его преданность долгу, его веру в революцию, самоотверженное служение великим идеям.

Перечитывая свой диктант, я подумал: «Если ослепший, прикованный к постели Николай Островский смог победить своё бессилие, создать замечательную книгу, то неужели я, здоровый, сильный человек, не одолею, грамматику, не научусь правильно писать?»

На уроке русского языка я больше всего опасался, что преподаватель развернёт мою разрисованную работу и продемонстрирует её в группе как самую безграмотную.

Но Алексей Андрианович не собирался этого делать. Наоборот, во время урока он подошёл ко мне и сочувственно сказал:

— Не опускайте крылья, молодой человек! Помните, корень учения горек, зато плод его сладок. Однако знайте: чтобы вкусить этот плод, придётся недосыпать, прочно засесть за учебник грамматики и весь его пройти с начала до конца.

Если слесарь видит результаты своего труда, не отходя от станка, земледелец — через несколько месяцев после посева, забойщик — как только притронется к горной породе, к пласту, то тем, кто нас учил, потребовался не один месяц и не один год, чтобы «снять свой урожай».

Алексей Андрианович помог мне сблизиться с грамматикой, познать и полюбить русский язык.

Только один Полагутин оставался по-прежнему равнодушным к грамматике. Семён возненавидел суффиксы и в конце концов сбежал от них.