О чём речь - [9]
Просто площадка… и информационная база.:((Все онлайн-ресурсы УрФУ об этом пели. По-моему это называется красивым поэтичным словом «использовать». Грустно (Георгий Цеплаков).
…очень боюсь идеологии «просто площадки»:))). Ужасаюсь ей. Университет – не «площадка». Университет, пардон за пафос (это я для себя скорее формулирую) – научно-воспитательный организм, где учить должно всё (Елена Березович).
И еще Лена написала об этом новом употреблении слова площадка: «…По другой линии ассоциация ведет к площадной девке:)))…»
Пожалуй, можно упомянуть и еще одно слово на ту же тему. Это слово позиция, которое теперь употребляется очень широко. Например, «заказать пять позиций» – то есть пять наименований товара по списку. Или есть еще позиция в смысле «вакансия, должность».
В общем, для проекта нашли площадку и набрали людей, но две позиции пока свободны… Где, что будут делать? Кто эти люди, наконец? Неизвестно. Мне кажется, здесь очень ясно виден, я бы сказала, менеджерский взгляд на жизнь: не важно что, для кого, зачем – важно все правильно организовать. Эффективно. Разумеется, само наличие слов с весьма абстрактными значениями для русского языка совершенно не новость. Но то, что так стремительно входят в моду такие слова, связанные с организацией деятельности, – это, как теперь говорят, тренд. Человек стал более мобилен, менее привязан к материальным подробностям своей работы. И может не только на работу, но и на саму жизнь посмотреть как на амбициозный проект.
До востребования
В свое время тогдашнему министру образования и науки РФ А. Фурсенко в ходе одного из интервью задали вопрос: «Какие критерии Министерство образования и науки полагает основными для оценки результатов образования?» Министр ответил: «Если в целом, то самое главное – насколько востребован человек и насколько он считает себя успешным после завершения того или иного уровня образования». Замечательно, что в ответе фигурируют сразу два ключевых для современного русского языка слова: успешный и востребованный. Ну, про слово успешный я уже много раз писала: само сочетание успешный человек появилось в русском языке недавно как калька с английского successful man. В нем проявилось фундаментальное изменение в отношении к человеку, к категориям успеха и достижения в русской культуре. Востребованный (англ. in demand) – слово тоже необыкновенно популярное в современном языке. Мы все время слышим и читаем: «Имидж профессионала: как быть востребованным в своей профессии»; «Если нормальный востребованный человек работает, то лузер ищет подходы к работе»; «Уже сейчас чрезвычайно востребованы люди, разбирающиеся одновременно в последних технологиях, в разработке новых финансовых инструментов и операционных схем, а также в математике и в проектировании»; «Могущественный Назарбаев, без сомнения, востребованный человек, особенно с тех пор, как Запад занялся поиском альтернатив дорогим российским нефти и газу»; «Можно не огорчаться, что годы труда прошли впустую, а порадоваться тому, что в музыкальных учебных заведениях вырастают востребованные люди, способные вырваться на первые места в борьбе за успех и благополучие». Из примеров видно, что слово востребованный связано с социальной успешностью человека, прежде всего с возможностью реализоваться в профессиональной деятельности.
Разумеется, само по себе слово востребованный существовало давно (востребованные – или невостребованные – бандероли, трупы, кредиты и т. п.). А прилагательное невостребованный и раньше могло метафорически упо требляться по отношению к человеку, его свойствам и способностям:
В комнате было чисто и уютно, у Регины был красивый четкий профиль, но все это – ее опрятность и красота – оставалось невостребованным (В. Токарева. О том, чего не было, 1969).
Но уже отсеялся от нас Лева Рубин, отъехал в далекие края, в мир загнивающего капитализма, нейрохирург высшего класса, которому не давали, хотя он мог бы запросто стать знаменитостью, гордостью, светилом, славой, с его-то руками и глазом, с его интуицией и выносливостью, и все это, невостребованное, распирало его, выдавливалось наружу колючестью, резкостью… (Е. Шкловский. Состояние невесомости, 1996).
Именно благодаря существованию таких контекстов слово востребованный так быстро и легко приспособилось передавать новый смысл, когда он понадобился языку – или, скажем иначе, когда он оказался востребованным. А смысл этот связан с «западным» представлением о том, что ценность человека определяется его рейтингом на рынке. Он может предложить то-то и то-то, а многие ли готовы это купить и почем, да многие ли еще предлагают на рынке то же самое?
Готового слова на эту тему в русском языке, естественно, не было. Ну, было слово популярный – но оно про другое. Тут не соотношение спроса и предложения, а массовая любовь. Еще было слово нужный, но у него слишком широкий смысл. «Ты мне нужен» – это высказывание совсем не про свойства другого человека, а про мои личные пристрастия. Как у Цветаевой:
Книга лингвиста Ирины Левонтиной состоит из небольших эссе, посвященных новым явлениям в русском языке, речи представителей разных поколений и социальных слоев, забавным случаям, связанным с проговорками политиков, «перлам» языка рекламы, — словом, живой жизни современного русского языка.Для лингвистов и широкого круга читателей, интересующихся русским языком.
Ирина Левонтина – известный ученый-лингвист, ведущий научный сотрудник Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, автор словарей и блестящих статей, популяризатор лингвистики, специалист по судебной лингвистической экспертизе, колумнист газеты «Троицкий вариант – Наука». А еще она вот уже 20 лет пишет веселые и яркие эссе о переменах в русском языке, о новых словах и необычных грамматических конструкциях, о речи представителей разных поколений и социальных слоев, о проговорках политиков и рекламных «перлах».
В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного.
Подготовленная к 135-летнему юбилею Андрея Белого книга М.А. Самариной посвящена анализу философских основ и художественных открытий романов Андрея Белого «Серебряный голубь», «Петербург» и «Котик Летаев». В книге рассматривается постепенно формирующаяся у писателя новая концепция человека, ко времени создания последнего из названных произведений приобретшая четкие антропософские черты, и, в понимании А. Белого, тесно связанная с ней проблема будущего России, вопрос о судьбе которой в пору создания этих романов стоял как никогда остро.
Книга историка Джудит Фландерс посвящена тому, как алфавит упорядочил мир вокруг нас: сочетая в себе черты академического исследования и увлекательной беллетристики, она рассказывает о способах организации наших представлений об окружающей реальности при помощи различных символических систем, так или иначе связанных с алфавитом. Читателю предстоит совершить настоящее путешествие от истоков человеческой цивилизации до XXI века, чтобы узнать, как благодаря таким людям, как Сэмюэль Пипс или Дени Дидро, сформировались умения запечатлевать информацию и систематизировать накопленные знания с помощью порядка, в котором расставлены буквы человеческой письменности.
Стоит ли верить расхожему тезису о том, что в дворянской среде в России XVIII–XIX века французский язык превалировал над русским? Какую роль двуязычие и бикультурализм элит играли в процессе национального самоопределения? И как эта особенность дворянского быта повлияла на формирование российского общества? Чтобы найти ответы на эти вопросы, авторы книги используют инструменты социальной и культурной истории, а также исторической социолингвистики. Результатом их коллективного труда стала книга, которая предлагает читателю наиболее полное исследование использования французского языка социальной элитой Российской империи в XVIII и XIX веках.
У этой книги интересная история. Когда-то я работал в самом главном нашем университете на кафедре истории русской литературы лаборантом. Это была бестолковая работа, не сказать, чтобы трудная, но суетливая и многообразная. И методички печатать, и протоколы заседания кафедры, и конференции готовить и много чего еще. В то время встречались еще профессора, которые, когда дискетка не вставлялась в комп добровольно, вбивали ее туда словарем Даля. Так что порой приходилось работать просто "машинистом". Вечерами, чтобы оторваться, я писал "Университетские истории", которые в первой версии назывались "Маразматические истории" и были жанром сильно похожи на известные истории Хармса.
Книга рассказывает о жизни и сочинениях великого французского драматурга ХVП века Жана Расина. В ходе повествования с помощью подлинных документов эпохи воссоздаются богословские диспуты, дворцовые интриги, литературные битвы, домашние заботы. Действующими лицами этого рассказа становятся Людовик XIV и его вельможи, поэты и актрисы, философы и королевские фаворитки, монахини и отравительницы современники, предшественники и потомки. Все они помогают разгадывать тайну расиновской судьбы и расиновского театра и тем самым добавляют пищи для размышлений об одной из центральных проблем в культуре: взаимоотношениях религии, морали и искусства. Автор книги переводчик и публицист Юлия Александровна Гинзбург (1941 2010), известная читателю по переводам «Калигулы» Камю и «Мыслей» Паскаля, «Принцессы Клевской» г-жи де Лафайет и «Дамы с камелиями» А.