О чём молчит лёд? О жизни и карьере великого тренера - [42]

Тем временем Курт Браунинг явно придал этой информации большое значение. Мы ехали на арену в одном микроавтобусе: по его лицу было видно, что он наверняка посмотрел выступления конкурентов и понимал, что сейчас он может завоевать олимпийскую медаль, которая дважды до этого от него уплывала. Однако короткую программу он откатал крайне неудачно и опустился аж на 12-е место, что стало для него крушением всех надежд.

Таким образом, вспоминая знаменитый детектив — «Десять негритят», претендующих на олимпийское золото осталось трое — Урманов, Канделоро и Стойко. В программе «Крёстный отец» французского артиста, как и в самом великом фильме, интрига держалась до последних секунд, когда Филипп вместо тройного акселя сделал только одинарный, да ещё и с падением. Элвиса Стойко многие журналисты, порой не совсем справедливо, в те годы обвиняли в отсутствии артистизма, который он принёс в жертву прыжкам. Его программа была очень насыщенной, но и канадского фигуриста подвёл аксель — лишь одинарный прыжок вместо планируемого каскада 3+3. Он изменил программу, сделав каскад следующим элементом, но планируемый четверной тулуп вставлять было уже негде. Наступил черёд Урманова…

«Лёша, это твоя Олимпиада», — сказал я ему перед стартом. Он так и сделал — вышел и откатал, полностью растворившись в музыке и показав замечательную технику. Всю последнюю минуту выступления он катался под несмолкающие аплодисменты зрителей. В тот день у него получилось всё. Когда Лёша закончил программу, телевизионщики взяли в кадр аплодирующего Элвиса Стойко. Канадский фигурист понимал, что остаётся без олимпийского золота, но не мог не признать уровень мастерства Урманова. Ещё не высветились оценки за прокат, а Стойко показал пальцами в адрес Алёши знак V–Victory, победа.

Кстати, современные болельщики, привыкшие к тому, что сейчас в «углу слёз и поцелуев» тренеры порой фонтанируют эмоциями больше, чем их подопечные, наверняка найдут моё поведение там не совсем соответствующим моменту. Наставник, ученик которого только что впервые стал олимпийским чемпионом, наверное, должен как-то более ярко выражать радость, чем сделать кивок головой и сказать: «Ну, что, неплохо получилось». Но в тот момент у нас с Алексеем было просто чувство удовлетворения после хорошо исполненной работы. В этот момент мы ещё полностью не представляли, что значит стать олимпийским чемпионом и тренером победителя для всей последующей жизни.

Рассказ об Олимпиаде в Лиллехаммере будет неполным, если мы не вспомним замечательного фигуриста Олега Татаурова, который был в большой степени учеником моей супруги Татьяны. По уровню своего мастерства они были очень близки с Урмановым. Были соревнования, когда Олег вырывался вперёд, в другой раз в их споре выше оказывался Лёша. В принципе, он был готов показать на Играх очень высокий результат. По своему результату в короткой программе Татауров попал в сильнейшую разминку, что уже само по себе было большим достижением. Но нахождение рядом с сильнейшими фигуристами планеты и особенно великолепный прокат Урманова до него стали таким мощным эмоциональным фактором, что помешали Олегу откататься так, как он был способен.

Говоря о победе Урманова, я просто не могу не отметить большой вклад двух людей. Одна из них — это выдающийся наставник Елена Анатольевна Чайковская, которая вырастила первых олимпийских чемпионов в танцах на льду Людмилу Пахомову и Александра Горшкова. В тот момент она была куратором сборной по фигурному катанию и в этой должности обнаружила незаурядный организаторский дар. Её роль как человека, цементировавшего весь тренировочный процесс и отношения в команде, была достаточно высока. Вторым таким человеком была замечательный арбитр Марина Саная, глубокой порядочности человек, к сожалению, рано ушедшая от нас. Её работа в судейской бригаде помогла российским фигуристам не оставаться в изоляции. А сама Марина — одна из немногих арбитров, говоря о которых, в одной строке можно употребить слова «знания», «талант» и «честность».

Кстати, в работе с Алексеем я опробовал новый для себя методический приём — учёт выполненных и невыполненных элементов. Урманов всегда очень болезненно относился к срыву прыжка, даже если он был допущен на тренировке. Я записывал, что было сделано, а что нет. Затем подсчитывалась сумма выполненных элементов, сумма ошибок и процент ошибок за одну тренировку. Таким образом, спортсмен мог видеть, как изменяется этот процент за тот или иной промежуток времени. Другие тренеры скептически смотрели на то, что я веду такую регистрацию. Но для Лёши этот метод оказался действенным, мотивируя его на чистое исполнение элементов. В момент прихода Урманова к пику своей готовности число неудачных попыток исполнения прыжков достигало не более 2–3 из 40 за одну тренировку.

Второй раз подобный подсчёт дал позитивный сдвиг в работе с Каролиной Костнер. Она не только сама вела учёт сумм и процента исполнения прыжков, но и, когда меня не было рядом с ней, присылала мне конспекты, в которых этот учёт проводился. Возможно, когда-нибудь с её позволения я их опубликую.