О чём молчит Ласточка - [39]

«Он читал письма, — повторил про себя Володя. — Он знает номер. Но откуда он знает номер?» Неужели он здесь, под ивой? В двухстах метрах от него. Возможно, даже видит крышу его дома. Он здесь!

— Ты в «Ласточке»? — с трудом выдавил Володя.

— Да, под нашей ивой. Всё вокруг разрушено, река пересохла, а ива стоит, стала больше и красивее, будто…

— …нас ждёт, — закончил за него Володя.

Прозвучал еще один громовой раскат и вывел Володю из оцепенения. Он прижал мобильник щекой к плечу и принялся лихорадочно рыться в ящике комода в гостиной, ища ключи от дальних ворот своего участка.

— Каким ты стал? — негромко спросил Юра.

И правда — каким? Умным? Вряд ли. Талантливым? Возможно, но не чета Юре, это точно. Красивым? Вспоминая вчерашний день, скорее уродливым, но не в физическом смысле, а в моральном. Хотя и внешне Володя сегодня был так себе. Как ни старался привести себя в порядок, мешки под глазами убрать не смог. Разозлился — почему именно сейчас он выглядел настолько плохо?! Но у него не было времени еще торчать перед зеркалом, а о том, чтобы приложить лед к лицу, нечего и думать — долго. Придется предстать перед Юрой таким, какой есть.

— Ну… — неуверенно начал Володя. — Явно не о деньгах и болячках спрашиваешь. Каким стал? Повзрослел…

— Ты далеко отсюда? — прозвучало негромко, будто бы даже печально.

Володя остановился: «Юра хочет встретиться. Но действительно ли хочет? Будет ли рад тому, что увидит?»

— Ближе, чем можно подумать, — вздохнул он. — Ты хочешь увидеться?

— Хочу, — был ответ.

Володя качнул головой — будь что будет, плевать на всё! Права Маша: лучше сделать что-то, о чем будешь жалеть, чем не сделать вообще ничего.

Произнес вслух то, что мучило последние несколько минут:

— А разочароваться не боишься?

— Конечно, боюсь. А ты?

— Ты стал пианистом?.. — начал было Володя и осекся. Хотелось сказать больше. Он едва удержался от того, чтобы продолжить и задать все вопросы: «Ты так хотел им стать, но вчера не играл на рояле, а был дирижером. Почему? Разочаровался в себе? Может быть, какая-то травма не позволила стать пианистом?»

— Не поверишь, Володь, стал! — В голосе Юры слышалась улыбка. — Стал!

— Значит, я не боюсь, — негромко ответил Володя и замер на выходе из гостиной. От одной только мысли, что вот-вот увидит Юру не издалека, а рядом с собой, перехватило дыхание. Володя глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — Ладно, тогда подожди…

По небу снова прокатился гром, и связь прервалась. Володя чертыхался, пытаясь еще раз набрать номер — звучали прерывистые гудки. Попробовал снова — абонент оказался недоступен.

— Только не уходи оттуда, — прошептал он с мольбой.

Не отводя взгляда от телефона, вступил в прихожую, где тут же раздался непривычно высокий лай.

— Герда, — простонал он.

Собака сидела у входной двери, жалобно поскуливала, виновато смотрела на него — в центре коридора поблескивала лужа.

— Прости меня, девочка, — затараторил он, мучимый чувством вины. — Сколько часов ты терпела…

Володя отворил дверь, выпустив собаку наружу, а сам помчался в ванную за тряпкой и бросил ее на позорное пятно.

Продолжая безуспешно набирать Юрин номер, бегом пересек укрытый туманом двор. Закрыл за собой ворота и направился сквозь густые заросли осоки к их иве.

Каждый шаг давался с таким трудом, что Володе казалось, будто высокие стебли тянулись не к небу, а к его ногам, опутывали щиколотки, пытались его остановить. Но Володя не смотрел вниз, он и так знал, что вовсе не трава тормозит его, а страх. Страх столкнуться наяву с призраком утраченного счастья. Страх разочароваться в выдуманном образе самого светлого, что было в его тусклой жизни. Страх неминуемой утраты.

Но он превозмогал его. Упрямо шагал, путаясь в траве, ежась от холодного дождя, пока наконец не увидел белое пятно, скрытое гиганстким пологом ивовых веток.

— Юра, — позвал он, но его голос заглушили шум ветра и шелест листвы.

Так странно было видеть его, обращаться к нему по имени. И еще удивительнее — наблюдать, как он, казалось, услышав Володю, выходит к нему, раздвигая ивовые ветви, шагает навстречу, разгоняет туманную морось.

Он стал высоким, он повзрослел, стал строже, но еще красивее. Володя улыбнулся, а Юра нахмурился — на бледном лбу появились морщинки. Что-то прошептал, Володя не разобрал слов, но не стал переспрашивать, только шагнул ближе. А Юра замер, растерянно сжимая в руках бумаги из капсулы времени, удивленно моргая, изучал Володю взглядом. Поджал губы. И то, как он смотрел, говорило о главном: Юра пришел сюда не просто к почтовому ящику — он пришел именно к нему. Он тоже ничего не забыл. А если и забыл, то вспомнил.

Володя сделал еще один шаг к Юре — и тут же ощутил его ладони на своих плечах и тепло объятий. Он обнял в ответ, отказываясь верить в реальность происходящего. Аккуратно коснулся Юриной спины, боясь, что если сожмет сильнее, то Юра растает. Но он не растаял. Он не был призраком, он был из плоти и крови.

Юра судорожно вздохнул, и от его вздоха земля ушла из-под ног. Володя еще крепче обнял его, вжался лицом в плечо и прошептал одними губами: «Настоящий. Здесь».

Казалось, их объятие длится неприлично долго. Разрывать его не хотелось, но еще больше Володя боялся, что Юра оттолкнет его. Поэтому он взял его за плечи, отодвинул от себя и окинул взглядом: темные непослушные волосы, влажные от дождя, золотая сережка-гвоздик в правом ухе, плащ — вот Юра дурачок, поехал копаться в земле в светлом, — перепачкан, на ногах — резиновые сапоги, а в руках — ноты.