О чём молчали города. Мистические истории - [83]

Генрих поднялся из-за стола с каменным, ничего не выражающим лицом. Сделал братьям знак оставаться на местах и направился к выходу. Вслед ему нёсся хриплый, похожий на лай голос священника, вещавшего о закосневших в язычестве душах и об ожидающем их адском пламени.

Генрих открыл тяжёлую скрипучую дверь и спустился по крутой лестнице в подземный коридор. В нос ударил запах затхлой сырости. По обе стороны прохода располагались тюремные кельи, забранные решётками. Когда-то здесь держали пленников, но сейчас они пустовали. Все, кроме одной. Пламя факела выхватывало из темноты ржавые прутья, пустующие кандалы. Гнетущую, гулкую тишину нарушало лишь лёгкое похрустывание крысиных костей под ногами.

– Я слышала, вас назначили комтуром, – произнёс тихий голос. В глубине одной из ниш, едва различимая в мерцающем свете факела, съёжилась на охапке соломы хрупкая, закутанная в накидку фигурка.

– Здравствуй, Магдалена.

– Пришёл поглядеть на ведьму? Ну что ж, погляди!

Звякнули кандалы. Женщина встала и приблизилась к решётке. Годы лишь подчеркнули её красоту, сделали её более завершённой. Она похудела и осунулась. Но кроме этих внешних перемен он заметил в ней другую, внутреннюю. Исчезла весёлая живость, ни следа не осталось от прежнего наивно-удивлённого выражения широко распахнутых глаз. Зато появилось что-то новое, незнакомое и от этого пугающее.

– Завтра утром… – начал он, но застрявший в горле ком помешал ему договорить.

– Меня ждёт костер, – равнодушно закончила она. – Я знаю.

Он ждал слёз, мольб о пощаде или жалобных упреков, и теперь чувствовал облегчение, был даже слегка растерян.

– Я принял решение, которого от меня ждали братья. Я не мог поступить иначе. Свидетели поклялись, что видели тебя за колдовскими занятиями. Теперь все жаждут увидеть ведьму на костре.

Казалось, она вовсе не испытывает страха. Как это возможно? Откуда в простой женщине, не монахине и не святой, столько силы? В её зрачках плясали отсветы факела – словно вспыхивали безумные огоньки.

– Как твоя рана? Не болит?

Она просунула сквозь решётку руку и коснулась его груди – слева, чуть ниже сердца. На это лёгкое касание давно зажившая рана отозвалась болью. И словно не было пяти прошедших лет. Он снова лежал в её ветхой, пропахшей травами избушке, раненый, в бреду и горячке, больше на том свете, чем на этом.

Его разбудила боль: грудь пылала огнем. Прохладная ладонь легла ему на лоб. Она пахла сосновой смолой и горьким соком, прогоняла боль и жар, дарила блаженное забытье. Женская рука поднесла к его рту чашу с горьким отваром и вливала по глоточку, заставляя выпить весь до капли.

Они попали в засаду, прикрывая отход войска на безопасный берег: Генрих, тогда ещё не комтур, а просто один из рыцарей, и его маленький отряд. Конные пруссы налетели стремительно, как волчья стая. Их было много, намного больше, чем братьев. Вероломные наёмники-самбы бежали, оставив его с горсткой людей сражаться против целой орды пруссов. Братья падали один за другим под ударами прусских копий и топоров. Последнее, что он помнил, – удар о землю и острый наконечник занесённого над ним копья.

Пруссы связали его и разожгли под ним огонь, чтобы принести в жертву своим мерзким идолам. Запах дыма щекотал ноздри, костер разгорался, сначала грел, а затем обжигал, он кричал и рвался, и падал куда-то, но маленькие сильные руки подхватывали его и укладывали обратно на ложе.

– Тихо, тихо, спи, – шептал нежный голос с напевным балтским акцентом, и вновь она поила его горьким отваром, и боль отступала, а жар костра уже не обжигал, а грел.

Он видел много снов, и всё чаще в этих снах ему являлась молодая русоволосая женщина, одетая по-простому, как одевались местные крестьянки. Она хлопотала у печи, кормила его с ложки жидкой похлёбкой; часто сквозь сон он слышал, как она напевает на незнакомом наречье, и напевы эти были полны протяжной иноземной прелести.

– Кто ты? – спросил он, когда смог говорить. – Христианка или язычница?

Девушка носила данное при крещении христианское имя Магдалена, и он вознёс за это хвалу Господу. Она нашла его на льду залива, красном от пролитой крови. Он один чудом остался жив, другие братья погибли. Для него так и осталось загадкой, как у неё хватило сил дотащить его, здоровенного воина, сначала по льду до берега, а затем по земле до избушки. И за это он тоже вознёс хвалу Господу.

– Шрамы красят воина, – сказала она беззаботно, обрабатывая рану.

Багровый рубец выглядел устрашающе. Жар бросился ему в голову, но вовсе не от вида раны, а от того, что женщина прикасалась к его обнажённому телу. Данный им обет целомудрия велел спать не раздеваясь и избегать общества женщин. Лишь для одной женщины было место в его сердце – для Пресвятой Девы Марии, – лишь ей одной он служил и любил её со всем пылом души.

Магдалена лечила его рану железной травой и стёртым в порошок янтарём. Смолистым запахом янтарного порошка пропахли её руки и одежда. Светлые волосы выбивались из косы и падали ей на лицо, и вид женских волос доставлял ему новые мучения. Никогда прежде он не встречал женщину с непокрытой головой.