О бывшем купце Хропове - [5]

- Нашел, отец Паисий, нашел!

Отец Паисий, прикрываясь занавесью, так как был еще в спальном виде, отворил форточку.

- Здравствуйте, Антон Антонович.

- Нашел... - только и мог сказать Хропов, в изнеможении падая на влажную утреннюю траву.

- Что же мы так стоим, - сказал поп Паисий, - да вы зайдите в квартиру...

- Нет, спасибо, я к вам на минутку забежал... я нашел...

- Да что вы такое нашли, Антон Антоныч? Да встаньте с земли, там сыро, и собаки тут ходят, - удивляясь, сказал поп Паисий.

- Средство нашел от зла...

- Что сие означает? - еще больше удивляясь, спросил поп.

- Свесить, отец Паисий. Снять, то есть, картину совсем, будто ее и не было.

- Необыкновенно простой выход, - согласился отец Паисий, - но необходимо подумать.

- Господи, отец Паисий, чего же думать? Да я хоть сейчас сам вон сниму, и без посторонней помощи. Где у вас лестница и молоток?

- Сейчас, - ответил поп, - я одену подрясничек.

И захлопнул фортку, чем немало рассердил Антона Антоновича, сказавшего: "Вот фокусник!"

И пока поп Паисий открывал дверь, чтобы впустить Антона Антоновича, Хропов придумал еще одно доказательство:

- Отец Паисий, Мокин - безбожный человек, и вы должны радоваться, что от нее избавляетесь. Не могла бы она вам помогать.

Поп покосился на Антона Антоновича, но спорить не стал.

- Антон Антоныч, вы человек светский и в нашей духовной профессии мыслите не инако, как по-светски. Чудотворить может простой камень или, к примеру, дерево, и даже бесы носили воду угодникам, когда был на то всевышний промысл. Я не к поводу спора, а к поводу неизвестности.

- Отец Паисий, я понимаю, я человек коммерческий. Вы говорите о возможных убытках.

- Не о возможных, а о настоящих я говорю, Антон Антоныч. Прикиньте, что мне стоит, простите, живопись - раз, холст - два, дерево для рамы и работа рамы - три, гвозди - четыре, за...

- Довольно! - вскричал Хропов. - За все я вас вознаграждаю.

Поп Паисий не знал, как вывернуться, и остался в большом смущении, выдумывая новый предлог. Тогда Хропов, заметив его колебания, поднял полу своего сюртука и с жаром воскликнул:

- Ну, покупаю!

- И еще.

- И еще вкладываю в храм, - ответил Хропов.

Поп Паисий не знал, что ему делать. С одной стороны, ему очень хотелось согласиться, а с другой - боялся прогадать.

- Вот что, Антон Антоныч, - решительно сказал поп, - дайте мне еще одни сутки на размышление.

Антон Антонович Хропов вышел из церковной ограды, смутным пудовым взглядом окидывая травку, солнце, дома, и, придя к себе, отказался пить чай. Еле-еле дозвалась его к обеду Олимпиада Ивановна.

- Вы покушайте, Антон Антоныч, и будет вам легче.

Ел он без всякого аппетита, не обращая на кушанье никакого внимания. И тогда Олимпиада Ивановна, обеспокоившись, спросила его:

- Антошенька, как тебе второе понравилось?

- Ничего, лещичек славный.

Тут Олимпиада Ивановна рассердилась таким невниманием, и вырвала вилку у Антона Антоновича из рук, и сказала недовольно:

- Да ты сказился, батюшка мой. Ты же свинину ешь. Или вникай в дело, или я прикажу кормить тебя на кухне.

- Что? Что ты такое сказала? О-лим-пи-ада? - побагровел и закричал нараспев Хропов, выскочив из-за стола и швырнув ложкой прямо в кота, тершегося около Олимпиады Ивановны в ожидании подачки.

- Ничего. Не кричите, пожалуйста, не при старом режиме. Я еще не настолько стара, чтобы терпеть, - спокойно сказала Олимпиада Ивановна, взяв с полу обалдевшего кота и уйдя с ним в спальню.

В другое время Антон Антонович разнес бы дом по бревнышку, но сейчас, увлекшись совсем другими мыслями, он не придал особенной важности подобной супружеской вспышке и решил пройтись за город, чтобы там на просторе разгуляться и найти иной выход.

Конец ноября как раз выдался сухой и ясный, и осенние гряды туч безмятежно отдыхали на самом краю полей, ничуть не мешая погоде.

Антон Антонович на пересечении двух дорог, сябрской и стружской, выбрал камень, смахнул с него дорожную пыль и присел, чтобы рассортировать мысли, как на прилавке товар.

- Несомненно, поп мне не нравится... Поп жаден, ну, пускай, черт с ним, что из того, что жаден: корыстолюбие свойственно человеческой натуре, но зачем же оттягивать? Оттягивать - это уже афера, это даже шантаж, за который при старом режиме могли послать в тюрьму, а нынче могут даже к высшей мере... Нет, не верю я попу, хоть ты что сделай, не верю. Тут надо обойти, тут выдумку подвести такую, чтобы сел он в галошу: на вот тебе, мол, аферист, сиди в галоше и чеши пятки. Тут что друг не сделает, враг поможет. Именно враг. Враг в таком деле вернее всякого друга. Что друг? Есть у тебя деньги - и друг. А нет денег или попал в безвыходное, так ты будто стреляная ворона - никому и не нужен, и друга нет, и даже предаст друг, не постесняется. Несомненно, это так. И несомненно, что в таком щекотливом деле враг нужен, только враг пожалеет и скажет: "Ладно, мол, Антон Антонович, вот, мол, твое дело рассыпем так и так". А попу я не верю, убей меня на этом самом месте, не верю. Тут только Мокин может. Приду к нему. "Ну, скажу, Мокин, здравствуй! Помоги мне, Мокин, спаси, пожалуйста, нет больше моей силы, ты победил. Вот пришел к тебе купец Хропов и просит прощения, победило искусство Мокина... На вот тебе от души пять червонцев, или даже десять могу, замажь меня на картине немедленно, и пойдем в трактир". А Мокин мне скажет: "Давно бы так, Антон Антонович, мне ведь и самому неприятно". А если этот аферист будет кочевряжиться, может Мокин, как свободная личность, прийти в Совет и шепнуть. И без сомнения, шепнет. Пускай поп бесится... А я ему: "На-ка выкуси, отец Паисий, видал-миндал... на тебе размышление, съел?"