О Богдановиче и его сочинениях - [5]

.

Французские стихи хороши, но русские еще игривее и живее:

Летят обратно беглецы,

Зефиры, древни наглецы.

Иной власы ее взвевает;

Но вдруг, открыв прелестну грудь,

Перестает на время дуть,

Власы с досадой опускает

И, с ними спутавшись, летит.

Гонясь за нею, волны там

Толкают в ревности друг друга,

Чтоб, вырвавшись скорей из круга,

Смиренно пасть к ее ногам.

Так стихотворцы с талантом подражают. Богданович не думал о словах Лафонтеновых, а видел перед собою шествие Венеры и писал картину с натуры.

Что француз остроумно говорит прозою, то русский не менее остроумно, и еще милее, сказал в стихах. Все любовники оставляют красавицу. Народ приходит в ужас от небывалого чуда, и Венера грозит государству еще новыми бедствиями, если не принесут ей в жертву самой Душеньки…

Но царь и вся родня

Любили Душеньку без меры;

Без ней приятного не проводили дня:

Могли ль предать ее на мщение Венеры?

И все в единый глас,

Богине на отказ,

Ответствовали смело,

Что то несбыточное дело.

Иные подняли на смех ее олтарь;

Другие стали горько плакать;

Другие ж, не дослушав, такать,

Когда лишь слово скажет царь;

Иные Душеньке в утеху говорили,

Что толь особая вина

Для ней похвальна и славна,

Когда, к стыду богинь, ее боготворили;

И что Венеры к ней и ненависть и месть

Ее умножат честь.

Царевне ж те слова хотя и лестны были,

Но были бы милей,

Когда бы их сказал какой любовник ей.

От гордости она скрывала

Печаль свою при всех глазах;

Но втайне часто унывала,

Себя несчастной называла

И часто в горестных слезах

К Амуру так взывала:

«Амур, Амур, веселий бог!

За что ко мне суров и строг?

Давно ли все меня ласкали?

В победах я вела часы;

Могла пленять, любить по воле:

За что ж теперь в несчастной доле?

К чему полезны мне красы?

Беднейшая в полях пастушка

Себе находит пастуха;

А я одна —,

Не быв дурна, не быв лиха!»

Сия жалоба Душеньки отменно любезна своею простотою. Но в доказательство нашего беспристрастия согласимся, что темный ответ оракула лучше выражен во французских стихах. Отчаяние красавицы и то, что она говорит своему отцу, желая предаться в волю таинственной судьбы, также совершеннее и трогательнее в Лафонтене, Он рассказывает прозою: одно легче другого. Зато некоторые места лучше в стихах Богдановича. Лафонтенова Псиша говорит: «Qu'on me mette sur un chariot, sans cocher ni guide; et qu'on laisse aller les chevaux à leur fantaisie: le sort le guidera infailliblement au lieu ordonné»[16].

Стоит ли эта бездушная проза следующих стихов?

ДУШЕНЬКА

Сказала всей родне своей,

Чтоб только в путь ее как должно снарядили

И в колесницу посадили,

Пустя на волю лошадей,

Без кучера и без возжей.

«Судьба, – сказала, – будет править;

Судьба покажет верный след

К жилищу радостей иль бед,

Где должно вам меня оставить».

Вот славное преимущество языка поэзии! Если стихотворец умеет побеждать трудности и ставить каждое слово в своем месте, то самые простые выражения отменно нравятся и прозаист далеко назади остается.

Ужасы Душенькина путешествия изображены во французской сказке как действительные ужасы, а в русской – с приятною шутливостию:

Там все при каждом шаге

Встречали новый страх:

Ужасные пещеры,

И к верху крутизны

И к бездне глубины.

Иным являлись там мегеры;

Иным летучи дромадеры,

Иным драконы и церберы

………………………………

Царевнина кровать

В руках несущих сокрушилась,

И многие от страха тут

Немало шапок пороняли,

Которы на подхват драконы пожирали.

Иные по кустам одежды изодрали

И, наготы имея вид,

Едва могли прикрыть от глаз сторонних стыд.

Осталось наконец лишь несколько булавок

И несколько стихов Оракула для справок.

Надобно быть в весьма дурном расположении, чтобы не засмеяться от двух последних стихов. Мы не жалеем, что стихотворец наш предпочел здесь важному описанию карикатуру: она хороша.

Как ни складно, ни красно описывает Лафонтен Купидонов дворец, сады, услужливость нимф, но проза его не делает мне такого удовольствия, как следующие стихи Богдановича:

Явился перед ней

Прекрасный вид аллей

И рощей и полей.

Высокие балконы

Открыли царство там и Флоры и Помоны,

Каскады и пруды

И чудные сады.

Оттуда сорок нимф вели ее в чертоги,

Какие созидать удобны только боги;

И тамо Душеньку, к прохладе от дороги,

В готовую для ней купальню привели.

Амуры ей росы чистейшей принесли,

Котору вместо вод повсюду собирали.

Зефиры воздух там дыханьем согревали,

Из разных аромат вздували пузыри

И составляли мыла,

Какими моются восточные цари

И коих ведома живительная сила.

Царевна со стыдом,

Со спором и трудом,

Как водится при том,

Взирая на обновы,

Какие были там на выбор ей готовы,

Дозволила сложить с красот своих покровы.

Полки различных слуг, пред тем отдав поклон,

Без горя не могли оттуда выдти вон

И даже за дверьми, не будучи в услуге,

Охотно след ее лобзали на досуге.

Зефиры лишь одни, имея вход везде,

Зефиры хищные, затем что ростом мелки,

Нашли в дверях и окнах щелки,

Прокрались между нимф и спрятались в воде,

Где Душенька купалась.

Богданович, угощая и веселя музыкою героиню во дворце Купидоновом, составил оркестр свой лучше Лафонтена и велел даже, весьма кстати, невидимо управлять им самому Аполлону; но жаль, что хор певиц его, хваля любовь, не повторил на русском языке следующей строфы гимна французского: