О бедном гусаре замолвите слово - [13]

Плетнев засопел, сжал кулаки и сделал шаг навстречу оскорбителю.

– Корнет, корнет, – остановил Плетнева штабс-капитан. – Наше дело требует выдержки! Уж коли назвались груздем… И прошу – в дороге без рукоприкладства. К месту казни извольте его доставить целым и невредимым.

Плетнев, бормоча что-то нечленораздельное, устремился в карету.

Проходя мимо Мерзляева, Бубенцов подмигнул и тихо спросил:

– Как я ему врезал? Убедительно?

Мерзляев усмехнулся и кивнул головой.

– Разрешите продолжать в том же духе?

– Продолжайте, – тихо сказал Мерзляев.

Получив одобрение начальства, Бубенцов вскочил на ступеньку кареты и истошно завопил, обращаясь к самому Мерзляеву:

– Прощай, жандармская крыса! Когда-нибудь ты нам ответишь за все! – Бубенцов дал такой подзатыльник Мерзляеву, что у того слетела фуражка.

Взобравшийся на козлы кареты Артюхов побледнел от страха. В окнах тюрьмы раздались аплодисменты. Бубенцов ответил тюрьме привычным актерским поклоном.

– Что стоишь? – взвизгнул взбешенный Мерзляев, обращаясь к Артюхову. – Пошел!

Плетнев схватил говорливого смертника за пояс и швырнул на сиденье.

Сопровождаемая аплодисментами карета выкатилась из тюремных ворот…

Вскоре тюремный экипаж ехал по живописным окрестностям Губернска. Утро было упоительным.

Узник находился явно в приподнятом настроении, и его можно было понять – не каждому выпадает счастье отдавать концы в такую дивную погоду и на таком шикарном ландшафте.

– Прощай, солнце! Прощайте, тучки! – изредка выкрикивал возбужденный артист и простирал руки сквозь решетки. – Прощай, речка! Никогда больше твои голубые воды не обнимут меня!

У Артюхова тоже было недурное расположение духа, он посмеивался над неуемной энергией заключенного и мурлыкал песенку: «Солдатушки, бравы ребятушки, где же ва-аши жены?»

Лишь один Плетнев своим мрачным, подавленным видом нарушал этот идиллический вояж.

– Прощай, травушка росистая! – кликушествовал Бубенцов. – Не ступать мне больше по тебе босыми ножками!

Эта жалоба пронзила Плетнева до самого сердца. Он угрюмо посмотрел на пленника и протянул ему трубку и кисет:

– Закурить не желаете? Напоследок?

– От убийц не принимаем! – отрезал Бубенцов. – Табачком откупиться хочешь? Не выйдет!.. И запомни мое лицо, душегуб! Я к тебе по ночам являться буду! – Он сделал страшное лицо и взвыл, простирая руки к небу.

– Что вы на меня так взъелись, господин карбонарий? – побледнел Плетнев. – Я солдат, мне приказали… При чем тут я?

– При всем! – обличающе крикнул Бубенцов. – На ваших штыках держится трон тирана! Кругом взяточничество, воровство, беззаконие. Вельможи утопают в роскоши и пьянстве, а народ бедствует, голодает…

– Не все офицеры такие, – понизил голос корнет. – Есть и честные.

– Не смеши меня! – с пафосом воскликнул Бубенцов и сардонически засмеялся. – Ни стыда ни совести! Для таких, как ты, нет ничего святого: что человека убить, что спектакль сорвать…

– Какой спектакль? – с изумлением воззрился Плетнев на Бубенцова.

– Такой, – спохватился актер, поняв, что проговорился. – Вся жизнь – театр, а люди в нем – актеры…

– Это вы верно подметили, – восхитился Плетнев.

– Это не я, обалдуй! – схватился за голову Бубенцов. – Это – Шекспир! О безграмотность российская!..

Внезапно в ближнем лесу послышались выстрелы, выкрики, звуки трубы.

– Что это? – встрепенулся Плетнев и обратился к Артюхову: – Слыхал выстрелы?

– Охота сегодня у господина губернатора, – безмятежно пояснил Артюхов. – Медведя егеря подняли.

– Вот иллюстрация к моим словам! – встрял Бубенцов. – Аристократы из прихоти… губят все живое! Что ему, есть нечего?

– Погодите! – оборвал Бубенцова корнет и с тревогой крикнул Артюхову: – Слушай, а вдруг это сподвижники карбонария… Нашего? Освободить хотят?

– Испугался? – злорадно воскликнул Бубенцов. – Да, голубчик, это они, мои сподвижники. Они отомстят! На обломках самовластья напишут наши… понял, палач? – наши, а не ваши, имена!

– Ты ври, да знай меру! – осадил распоясавшегося мятежника Артюхов. – Мы твоих сподвижников давно пересажали.

– Всех не посадишь! – упорствовал Бубенцов.

Неожиданно Артюхов выругался. Карета встала. Плетнев выскочил из экипажа. Поперек дороги лежало могучее дерево, преграждая путь.

– Это еще откуда? – удивился Артюхов. – Вчера здесь ездили…

– Вчера оно тут не лежало, – некстати подтвердил Бубенцов, выглянув из окна.

– И ветра вроде не было, – рассуждал вслух Артюхов.

– Какой ветер! – с некоторой нарочитостью закричал Плетнев. – Оно спилено! Это с умыслом! Нет ли здесь засады?

Бубенцов рассмеялся и, не в силах удержаться от соблазна сыграть новую сцену, завопил:

– Друзья! На помощь! Я здесь. Час освобожденья пробил!

Дальше случилось непредвиденное: Плетнев выхватил пистолет и сделал несколько выстрелов по кустам.

Актер замер от неожиданности, кони шарахнулись, Артюхов оторопело крикнул:

– Вы что? Очумели?

– Ложись! – заорал ему Плетнев. – Прикрывай меня с тыла! – Он выхватил саблю и, провозгласив: «Плетнева голыми руками не возьмешь!» – устремился в кусты.

Через секунду кусты заколыхались, оттуда донеслись яростные вопли и крики: «Врешь, не уйдешь! На! Получай!» Раздался стон…