Ньювейв - [6]
М. Б. Ну, Коля и Рикошет все-таки жили на сцене, потому и выкладывались там. Рикошет крутил сальто и вращал микрофонные стойки, а Ник на открытии «НЧ/ВЧ» надел на голову плафон от лампы и бился им обо все что попало (смеются).
Р. 3. Ну да, эти были в образах. А Юра и тот же Свин, и многие другие к этому моменту уже не различали где кончается образ и начинается реальность. Ну так вот, когда в квартиру к Леше Сумарокову набилась тусовка панков, и все, конечно же, на кураже стали развивать ситуацию в общении, кто-то вспомнил что-де сегодня какая-то годовщина блокады Ленинграда, и все это вылилось в решение это событие отпраздновать. Уже не помню кто предложил, но активность проявил Свин: был изловлен кот, ощипан и съеден коллективно в тесноте в завалах из антикварной мебели. Кот оказался домашним и никакой не сумароковский, как это потом рассказывалось. Но, что я по этому поводу хотел бы сказать. Распоясались на тот период очень, и грань между шутками и не шутками стала более чем призрачна. Вроде бы шутейно начиналось, пока кто-то не ставил вопрос ребром и не находились люди, думающие: «А почему бы и нет?» Причем акция на тот момент никого особо и не шокировала, и слухов потом было гораздо больше.
«НЧ/ВЧ» стало новым местом, хотя я все еще проводил время в загнивающем Рок-клубе. «Поп-механика» уже встала на какую-то эстрадную колею, а художественные группы обросли новыми деятелями и поклонниками. Само название придумал, конечно же, Котельников, именно для группы, но потом все это брожение получило обобщенное название низких и высоких частот по аналогу с AC/DC.
Перебывали там все, но почему-то толкового ничего не вышло. Помню, еще к Сумарокову-младшему приехала чилийская подруга, имевшая отношение к чилийскому же коммунистическому движению, которая очень хотела тут же уехать обратно (смеется).
То, что происходило в последние годы застоя, на многих приезжих коммунистов подобным образом действовало.
А неформальная среда тоже разрослась и отчасти перемещалась. Мне же из этого всего, конечно, нравилась эстетическая сторона вопроса, и то, что любой сложившийся стиль можно было высмеять, не примыкая при этом к панкам. При этом были люди, которые были завернуты на гипертрофированной панковской эстетике, близкой к «чуханизму», но подобных сторонились. Часть же серьезных людей поставила целью для себя поскорее от этого нарождающегося хаоса свалить за границу. И многие из уехавших в силу своей активности состоялись и там. И кто его знает, как оно сложилось бы иначе, если б черненковский мрачняк наступил на лет пять позже. Возможно, всего этого не было бы, и те кадры, которые бежали от советского апокалипсиса, либо не уехали, либо вернулись, сверив свои представления о загранице, до этого момента дозированно потребляя только красочные истории о ней.
При этом в первые годы перестройки основная часть советской интеллигенции сама отвалила от текущих госпроцессов, занимаясь собственными делами. Никто уже не ожидал какого-то чуда, и кто-то попросту не вписался в подобный поворот событий, кто-то вовсе отошел в мир иной. И творческий люд на самом деле от этого всего только пострадал, будучи поставлен в какие-то неопределенные рамки и условия. Немалая часть, и маргинальная в первую очередь, оказалась не приспособленной к самостоятельным жестким реалиям. Многие попросту утратили жилье и были ущемлены в правах. И те, кто играл в группу риска, в какой-то момент в этой группе уже настоящей и оказались. Каким-то художникам впоследствии повезло и они получили жилье с мастерскими в сквоте на Пушкинской, который позднее превратился в арт-центр.
Ситуация была достаточно мрачная, учитывая то, что группы рассыпались, и многие уехали за границу. И когда появился Сорос и поддержал грантами уже санкт-петербургскую художественную среду, эти группы сузились до предела. Все стало больше напоминать борьбу за выживание. И я все время старался держаться от этой суеты подалее, время от времени производя картинки. Возможно, плохая аналогия, но когда разные люди сидят в одной камере с единым надсмотрщиком – они как бы вместе, равноценны, и ни у кого ничего нет. Но как только двери тюрьмы распахнулись, все эти разные люди разошлись по нишам, к которым изначально имели склонность. Желание получить свободу и отвоевать себе пространство для жизнедеятельности объединяли. И, возможно, многие до сих пор не осознали, какие блага они получили по сравнению с тем, что уже обрушивалось и осыпалось. Людям дали свободу выбирать и перемещаться, но многим это попросту было не нужно. Они не могли самостоятельно формироваться и производить какой-то продукт, но продолжали бороться за свое индивидуальное пространство. Многие в этой борьбе и погибли.
Олег Хак
Фото 2. Москва, фото Александра Слюсарева,1985
О. X. Сейчас, проезжая мимо «Щелчка», даже удивляешься, что тут могло что-нибудь возникнуть и быть вообще. Казалось бы, что близостью к метрополитену и к другим коммуникациям можно было хоть как-то объяснить то, что происходило в те времена лично у меня. Но то, что происходило на самом деле и по всей стране, объяснить словами не представляется возможным (смеется).
Юбилею перестройки в СССР посвящается.Этот уникальный сборник включает более 1000 фотографий из личных архивов участников молодёжных субкультурных движений 1980-х годов. Когда советское общество всерьёз столкнулось с феноменом открытого молодёжного протеста против идеологического и культурного застоя, с одной стороны, и гонениями на «несоветский образ жизни» – с другой. В условиях, когда от зашедшего в тупик и запутавшегося в противоречиях советского социума остались в реальности одни только лозунги, панки, рокеры, ньювейверы и другие тогдашние «маргиналы» сами стали новой идеологией и культурной ориентацией.
Заключительная часть субкультурной саги «Хулиганы-80» посвящена творческому этажу андеграунда в период, когда в восьмидесятые годы после ослабления цензуры, на сцены и в выставочные залы расползающейся по швам советской империи хлынул поток оголтелой самодеятельности. Это истории о том, как после прорыва на официальную сцену, все кто оказался на ней неофициально, пытались найти свое место в канве процесса, обозначенного руководством страны как Перестройка, Гласность и Ускорение.
Юбилею перестройки в СССР посвящается.Еще одна часть мультимедийного фотоиздания «Хулиганы-80» в формате I-book посвященная феномену альтернативной моды в период перестройки и первой половине 90-х.Дикорастущая и не укрощенная неофициальная мода, балансируя на грани перформанса и дизайнерского шоу, появилась внезапно как химическая реакция между различными творческими группами андерграунда. Новые модельеры молниеносно отвоевали собственное пространство на рок-сцене, в сквотах и на официальных подиумах.С началом Перестройки отношение к представителям субкультур постепенно менялось – от откровенно негативного к ироничному и заинтересованному.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.