Ньювейв - [22]
М. Б. И что Маврик, реализовал?
И. К. Маврик!? Маврик – подонок, он украл у меня моего рок-н-ролльного котика и нататуировал себе. И когда я увидел Маврика, и кота на его руке, он уже стал профессиональным татуировщиком. Я пожурил его, сказал: «Как же ты мог?» А он попросил прощенья, и сказал: «Это самое лучшее, самое красивое, что я когда-либо видел в своей жизни». И объяснил, что он не смог устоять перед соблазном обладания этим мотивом. Ну и, конечно же, я его простил по этому поводу. Но на подростковой волне такие моменты переживались достаточно остро (смеются).
М. Б. Ты ограничивался только рокабилльной тематикой или был какой-то спектр?
И. К. Нет, у меня был набор дизайнов, но опять-таки, они зависели от круга общения, естественно. То есть если круг общения тусовки – там были дизайны панковского направления и рок-н-ролльные мотивы. Также были специальные дизайны для «черных следопытов», они жили территориально в Купчино, я там тоже жил, и поэтому они тоже попадали в круг моих клиентов. Там были тоже черепа, но во всяких немецких хренях, сейчас бы это было воспринято как фашистские дизайны.
М. Б. Не знаю, советские уголовные дизайны, эксплуатирующие фашистскую эстетику, зачастую подразумевают иное – асоциальный анархизм. Отрицалово такое.
И. К. Я аполитично был настроен, для меня это было не более чем эстетика III Рейха. У меня рок-н-ролл правил, а Питер в те годы был рок-н-ролльной столицей. То есть, я еще могу претендовать на звание того, кто привез неформальную татуировку в Москву. Маврикий же достойно перенял традицию, хорошо овладел техникой, по тем временам, и привнес свое. Он был к тому же и информационным распространителем, мотался чаще в Питер и чаще привозил пигменты «Колибри», которые тогда какой-то питерский завод выпускал.
М. Б. Еще тушь «Кальмар» такая была. Жуткая, нашатырем пахла. Я на тот момент уже был упакован «шарпсом». Маврик гонял еще в Финляндию и привез оттуда катушки для машинок и раму. Да и каталог он привез, который я потом использовал.
И. К. Каталог? Черт, слушай, он у меня останавливался по пути из Финляндии, и у меня мой вот пропал тогда каталог продукции Микки Шарпса. Сперва кот, теперь каталог! (смеются).
М. Б. По тем временам с отношениями к собственности и деньгам мало кто церемонился, считал, что все вообще общее, это я тебе точно могу сказать. У Маврика, видимо, не было таких предрассудков «мое – чужое», он часто и свое везде оставлял. Вот, ну все-таки сформировался ли за этот период свой стиль и подход? То есть группы людей, забитые исключительно стилистическими, рокабилльными…
И. К. Ну, рокабилльно-панковскими, я бы сказал. Так мы уже обозначили, тусовки пересекалась – интегрировалась одна в другую… И опять-таки, на тот период вышла пластинка – первая «Психоатака на Европу». У нас она появилась примерно в это же время, как вышла в Голландии, и тусовка сайкобилли стерла грани между многими стилевыми образованиями. Уже трудно было понять, что есть что и кто зачем. Одна из татуировок у меня как раз случилась во время появления вот этой самой пластинки, оформленной крысой с флагом – которая была поднята как флаг сайко. Флага, которого, по идее, нет, но там была просто крыса и контрабас был. Вот такой мотив я делал Гене Хелфорду…
М. Б.…ныне священнику какой-то там церкви то ли адвентистов, то ли еще чего…
И. К. Может быть… Вот, и на начало девяностых годов у нас в городе сформировались этакие «цветные люди». Наверное, это все же был 1991 год, когда кооперация уже отцвела. Скажем так, народу не хватало денег, и работа на заводе им, видимо, уже не приносила никаких ощутимых доходов. Я, конечно, не говорю о том, что я работал на заводе и все это знаю наверняка. Но существовать и поддерживать «человеческий облик» было надо, но тогда уже появились альтернативные способы зарабатывания денег, кроме как работая на государство. Для меня это стало татуирование, то есть тогда я и решил, что буду профессионалом именно в этой области. По совету моих товарищей (смеются). Ну, или потому, что на тот момент это получалось лучше всего, что я в своей жизни умел, и клиентела уже была сформирована. На тот момент девяносто первого в Питере было два современных татуировщика – это я, на одной стороне Питера в южном его районе Купчино, и Леня Череп на севере Питера, на «Гражданке». Были, конечно, и другие, но мельче плавали. У меня же клиентская база начала расширяться до людей, совсем непонятно чем занимающихся. Не только молодежи. Возможно, в начале 90-х на людей сказалась общая менее зажатая ситуация, чем была в советский период.
Мое профессиональное становление происходило так. Девяносто второй год, появился клиент из кругов сайкобилли-музыкантов. Он как раз вернулся из Финляндии, где заходил в один из тату-салонов в Хельсинки. Подарил он мне визитку этого салона, и я отправил по адресу, указанному на этой карточке, письмо, приложив фотографии своих работ. Хозяин студии мне ответил. К моей великой радости пришло мне извещение, что на почте меня ожидает пакет весом в 250 грамм. Я еще по дороге на почту мечтал, что это мне наверняка тушь дефицитную финны прислали, но это была всего лишь футболка студии. В ответ я послал рисунки тату-флеша, причем оригиналы, так как ксерокса тогда даже не было толкового. После финны прислали мне приглашение на свою конвенцию. Она называлась Finnish tattoo weekend, проходила в марте 1993 года. Туда я поехал, экипированный роторным тэту-агрегатом, ГДР-овским трансформатором от детской железной дороги и дерзким авантюризмом. К моему счастью, на конвенции продавали тату-пигменты, я и приобрел там свою первую 12-цветную палитру. Когда в зал, где проходила конвенция, стали заходить первые посетители, ко мне почему-то начали подходить одни только финские алкоголики и просили их татуировать бесплатно. Я жутко отчаялся, потому что потратил на эти чертовы пигменты последние свои деньги. Потом дело пошло, начал татуировать, и вокруг меня набиралась толпа. Я же, в общем-то, человек был для них весьма экзотический. До меня на европейских тату-конвенциях бывал только один российский татуировщик. Некий Сергей из Москвы, который присутствовал на Берлинской конвенции в качестве очень экзотического персонажа, и ему даже подарили какой-то профнабор оборудования. Организаторы поставили его на сцену, и сказали – вот он такой же, как и мы, только бедный, так как он из России… и вот ему перезент – татуировочная машинка и набор иголок.
Юбилею перестройки в СССР посвящается.Этот уникальный сборник включает более 1000 фотографий из личных архивов участников молодёжных субкультурных движений 1980-х годов. Когда советское общество всерьёз столкнулось с феноменом открытого молодёжного протеста против идеологического и культурного застоя, с одной стороны, и гонениями на «несоветский образ жизни» – с другой. В условиях, когда от зашедшего в тупик и запутавшегося в противоречиях советского социума остались в реальности одни только лозунги, панки, рокеры, ньювейверы и другие тогдашние «маргиналы» сами стали новой идеологией и культурной ориентацией.
Заключительная часть субкультурной саги «Хулиганы-80» посвящена творческому этажу андеграунда в период, когда в восьмидесятые годы после ослабления цензуры, на сцены и в выставочные залы расползающейся по швам советской империи хлынул поток оголтелой самодеятельности. Это истории о том, как после прорыва на официальную сцену, все кто оказался на ней неофициально, пытались найти свое место в канве процесса, обозначенного руководством страны как Перестройка, Гласность и Ускорение.
Юбилею перестройки в СССР посвящается.Еще одна часть мультимедийного фотоиздания «Хулиганы-80» в формате I-book посвященная феномену альтернативной моды в период перестройки и первой половине 90-х.Дикорастущая и не укрощенная неофициальная мода, балансируя на грани перформанса и дизайнерского шоу, появилась внезапно как химическая реакция между различными творческими группами андерграунда. Новые модельеры молниеносно отвоевали собственное пространство на рок-сцене, в сквотах и на официальных подиумах.С началом Перестройки отношение к представителям субкультур постепенно менялось – от откровенно негативного к ироничному и заинтересованному.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.