Ньютон - [32]
При всей неразделимости понятий трансформации и инвариантности мы можем обнаружить в ходе научной революции XVI—XVII вв. некоторое различие в акцентах. Для Возрождения, и в частности для Чинквеченто, акцент стоял на освобождении науки от перипатетизма. Возрождение было эпохой утверждения классических эстетических ценностей. Второй акт научной революции — генезис классической науки — был тем, что Гегель называл «наличным бытием», итогом становления. Акцент переносится здесь на созидательную сторону научной революции.
Мы уже говорили, что мыслителям XVI в. свойственна энциклопедичность, глубокая гармония жизни и творчества. Для мыслителей XVII в. характерно выделение некоторой мелодии, некоторого лейтмотива, который уже не был так связан с их общественной борьбой и с их личной биографией. В качестве идеала научного творчества теперь выдвигалась некоторая концепция, претендовавшая на неподвижное бессмертие. Старое стало казаться простой ошибкой, новое — абсолютной истиной. Истиной, в общем случае уже не требовавшей резкой и решительной критики прежних суждений, так как слово было предоставлено эксперименту и математике. С этим связан новый тон научной литературы. Уже у Галилея филиппики против перипатетизма, столь яркие в первых произведениях и сохранившиеся в «Диалоге», сменяются чисто позитивным изложением «Бесед». У Ньютона же мы видим игнорирование гипотез, не получивших подтверждения, либо, что почти то же, плюрализм таких гипотез при полном нежелании защищать их в полемике со сторонниками иных взглядов. Отсюда — столь частый по сравнению с Возрождением отказ от борьбы, от мобилизации сторонников вплоть до отказа от публикации готовых работ.
Таким образом, рассмотрение особенностей эпохи в их отношении к гениальному творчеству Ньютона подводит к облику мыслителя, каким он представляется в его биографии в собственном смысле, в том, что можно назвать личной биографией. Конечно, полностью отделить историю познания от личности нельзя: речь идет о биографии, но о биографии Ньютона. Тем не менее именно для Ньютона характерно специфическое отношение между жизнью и творчеством. В отличие от гениев XVI в. творчество у него не сливается с жизнью, но абсорбирует из нее то великое, что превращает жизнь мыслителя в этап истории познания.
Еще одно замечание о понятии гениальности применительно к XVII в. «Топологическая» концепция гениальности, концепция связи с максимальным внешним множеством, с «эпохой» как меры индивидуальности, неповторимости, оригинальности мыслителя может быть разъяснена следующей аналогией. Чем чаще мы используем в физике неожиданные для нее ассоциативные связи («странность», «кварки» и т. п.), тем естественнее и чаще возникают обратные связи. Понятие гениальности включает некоторое нарушение закона, правила, традиции, симметрии, нечто от эпикуровского clinamen — спонтанного отклонения атома от макроскопически определенного пути. Физика добралась до аналога clinamen, только включив в картину мира элементарные частицы (напомним замечание В. И. Ленина: «а электроны?» — на полях конспекта лекций Гегеля по истории философии, где упоминаются негативные оценки концепции Эпикура) (см. 2, 29, 266—267). Но именно современная неклассическая картина микромира позволяет отчетливее увидеть ту неожиданность творений гения, которая характерна и для прошлого. В наше время Нильс Бор выразил мысль об этой неожиданности в известном замечании о теории Гейзенберга («теория эта — безумна, но достаточно ли безумна, чтобы быть правильной?»). Применительно к творчеству Ньютона это «безумие» приобретает некоторый дополнительный смысл — инфинитезимальный: постижение бесконечности в конечном, в локальном.
В этом отношении идея бесконечно малых служит как бы аналогом гениального открытия. Когда Николай Кузанский увидел в круге (именно увидел — здесь уже полностью был осуществлен ренессансный синтез сенсуального и логического постижения) многоугольник с бесконечным числом сторон, когда Галилей показал построение такого многоугольника, свернув в окружность полоску бумаги, это уже было таким аналогом. Но Ньютон сделал больше. Он увидел (опять-таки — увидел) бесконечное в точке и в мгновении, раскрыл их динамическую природу, понял их как результат бесконечного приближения переменной к ее пределу. Таким образом, пространство и время стали бесконечными уже не только в умозрительном возрастании, но и в реальном движении как основе всего видимого нами мира.
Глава III. Философия
Положительный ответ на этот вопрос означал бы, что традиция сведения философии к результатам индукции представляет собой элемент необратимого развития философской мысли в целом. Но речь идет о другом — о линии, соединяющей эмпиризм и рационализм XVI — XVII вв. С этой линией синтеза эмпиризма и рационализма и связано философское, более общее, чем собственно физические идеи, содержание «Начал».
