Нюрнбергские призраки. Книга 1 - [50]

— Да, это было, он пригласил меня недавно в кафе, — тихо произнесла Ангелика, — и я согласилась. Надо было поддерживать с ним нормальные отношения, ведь этот Гамильтон — очень удобный и… выгодный жилец. Он платит деньги за квартиру в американских долларах… Кроме того, я как бы нахожусь под его защитой, он подполковник, его не могут так просто вышвырнуть и отдать наш дом другим. Ты говоришь, мы шли под руку?.. Ну и что? Ведь было совсем темно, а кругом так много камней, ям…

Адальберт молчал долго. Лицо его выражало страдание. Потом он положил руки на плечи Ангелике.

— Хорошо. Я верю тебе. В конце концов я обязан считаться с ситуацией, в которой ты оказалась.

— Ты мой муж, был и остаешься им. Никуда тебя больше не отпущу!

— Это вряд ли возможно, Гели. Мне придется остаться у Браузеветтера. Ты ведь знаешь его, такой маленький, похож на гнома, он бывал у нас в те далекие счастливые времена.

— Да, я его знаю. Он из тех, кто всегда был предан Германии. Но почему тебе нельзя вернуться? Ты сам сказал, что твои документы в порядке. Кто может запретить мужу жить со своей женой?

— Гели, милая, муж и жена должны носить одну фамилию, а я теперь по документам Квангель. Гожусь разве лишь на роль кузена…

— Но ты… но ты мог бы… — начала Гели и вдруг умолкла, приложила палец к губам. — Это он, он, — шепотом произнесла она, — у него свой ключ…

Теперь Адальберт явственно услышал приближающиеся шаги. Бежать или хотя бы попытаться спрятаться в одной из комнат было уже поздно: он все равно столкнулся бы с этим Гамильтоном в столовой. И в этот момент решительная маленькая Ангелика схватила Адальберта за руку и потянула за собой… В столовую они вошли одновременно с Гамильтоном. Секунды хватило Адальберту, чтобы разглядеть человека, которого он уже много дней ненавидел издалека: высокий рост, отлично сшитая форма, светлые волосы расчесаны на косой пробор, лет сорока — сорока пяти.

— Поистине сегодня утро приятных неожиданностей! — преувеличенно бодро сказала Ангелика. — Представьте, из Берлина вернулся мой двоюродный брат, а я уже считала его погибшим! Знакомьтесь: мистер Арчибальд Гамильтон, герр Квангель.

Арчибальд Гамильтон

— То, что вы видите на лице моего брата, — в голосе хозяйки слышалось неподдельное страдание, — это память о нацистском лагере.

— Какое изуверство! — сочувственно произнес Гамильтон. — И долго вы пробыли в лагере?

— Два года.

— Почему сразу не вернулись в Нюрнберг?

— О, мистер Гамильтон, это было не так легко! Проходил проверку в русской военной администрации, потом в немецкой полиции. Словом, получил свидетельство, что являюсь жертвой фашизма, и вот приехал… к сестре. Как будто мое лицо само по себе не является свидетельством.

— Вы сами из Нюрнберга, герр Квангель? Семья у вас есть?

— Была. Все погибли во время бомбежки. Дом сровняли с землей.

— Гм-м, — задумчиво произнес Гамильтон, — при такой ситуации мне следует освободить этаж, который я оккупировал.

— Ни в коем случае! — настойчиво произнес Адальберт. — Пока вы здесь, квартира Ангелики защищена. Кто знает, кого вселят сюда, если вы ее покинете.

— Если удастся преодолеть формальности и полицейские трудности, — осторожно сказала Ангелика, — герр Квангель мог бы занять одну из нижних комнат.

— Но это стеснит вас… — начал было Гамильтон, но Ангелика прервала его:

— Что вы, мистер Гамильтон! Две комнаты для одинокой женщины более чем достаточно.

— У меня есть кое-какие связи с полицейским управлением, и я мог бы попытаться…

— Боже мой! Неужели мы можем надеяться?..

— Американцы не звери, — сказал Гамильтон. — Помочь мученику лагерей — мой долг.

— О, мистер Гамильтон, благодарю вас! — растроганно произнесла Ангелика. — Сейчас я угощу вас кофе, вчера удалось достать мокко на черном рынке! Думаю, что не откажетесь посидеть с нами. — И она, придерживая полы халата, выбежала из столовой.

Некоторое время оба молчали. Потом Гамильтон спросил участливо:

— За что же вы угодили в лагерь, герр Квангель?

— Вопреки приказу Гитлера расстреливать пленных комиссаров и коммунистов я дал возможность трем из них бежать.

Гамильтон взглядом выразил удивление и восхищение его мужеством.

«Только не преувеличивать!» — предостерег себя Адальберт. Все очень просто, и нет нужды в детально разработанной легенде. Патер заверил его, что никакая проверка не опровергнет того, что значилось в документе. Шрамы «жертвы фашизма» были в буквальном смысле налицо, а документы, как сказал патер, зарегистрированы всеми организациями, которые ведали денацификацией.

Конечно, легенду на всякий случай Адальберт придумал и сейчас решил ею воспользоваться. Итак, он, военнослужащий вермахта, помог бежать трем русским коммунистам, был судим, за недостаточностью улик не расстрелян, а заключен в Аушвитц, где ему довелось пройти все круги ада, — дальнейшее уже совпадало с его собственным опытом, о пытках и издевательствах Адальберт мог рассказать без запинки.

Но вместо расспросов Гамильтон произнес:

— Вы долго заставили себя ждать, герр Хессенштайн.

— Что?.. Что вы этим хотите сказать? — растерялся Адальберт.

— Только то, что я занял верхний этаж в надежде, что вы рано или поздно вернетесь сюда, в свой дом.