Ныне и присно - [18]
Мир вздрогнул и поплыл в медленном танце… звуки таяли — и шум прибоя, и шепелявые вопли немчуры, и тяжелая поступь грузивших суда поморов… вскоре не осталось ничего лишь Тимша и вселенская пустота…
— Сережа! Что с тобой, сына? Может, сестричку позвать? Дрожащий от невыплаканных слез голос вернул к жизни.
Незнакомый, но все равно родной — русский!
Тимша всхлипнул, выпростал лицо из-под одеяла… Снова келья… нет, палата. Больничная палата. И любопытный мужик на соседней койке. И женщина, зовущая сыном…
Вот оно значит как. Выпросил! Вымолил! Ни усталости проклятой, в сон бросившей, ни каянской немчуры на порьегубском промысле! Сергей? Пусть будет Сергей — это ж новая жизнь! Где никто не плюнет в лицо, где не горят русские погосты, где все по-другому! Главное — не подавать виду, что вокруг незнакомое, странное и непонятное.
Тимша несмело коснулся женской ладони… материнской ладони.
— Я в порядке, мама! Не надо медсестры.
Дни текли неотличимые один от другого — таблетки, уколы, сон. Маленькие радости — исчезновение капельницы и, чуть позже, намотанных на голову бинтов, возможность встать и подойти к окну — втихаря, пока спит не в меру бдительный и заботливый сосед по имени Георгий Петрович… дни текли, пока в палату не вошла незнакомая сестра — солидная тетка лет сорока, с закрашенной рыжим сединой и наметившимся третьим подбородком.
— Ты почему до сих пор здесь? — над правым глазом вопросительно выгнулась бровь. — Тебя ж еще вчера выписали!
— Жду, когда одежку принесут, — не задумываясь ответил Шабанов.
Сестра без особого любопытства покосилась на шрам, баггровеющий посреди пробритого в густой Тимшиной шевелюре пятачка. Брови строго нахмурились.
— Ждать и на выходе можно, а у нас люди в коридоре лежат! Давай-ка, собирай манатки и топай отсюда!
— Кху-кху! — многозначительно кашлянул Георгий Петрович. Глазенки заговорщицки указали на выход…
Женщина раздраженно огрызнулась:
— Чего? Уколы после пересменки.
— С ним вроде бы психиатр поговорить хотел… — услужливо напомнил неугомонный сопалатник.
— Значит расхотел. Иначе бы в компьютере запись была! — отрезала медсестра. Сутки дежурства заканчивались, и морочить себе голову она не собиралась. — а вас-то это каким боком греет?
Георгий Петрович немного смешался.
— Я что, я помочь… подсказать…
Тимша люто зыркнул на соседа. Георгий Петрович подавился недомямленной фразой, торопливо натянул пузырящиеся на коленях штаны и юркнул в коридор.
— Так я собираюсь? — на всякий случай уточнил Шабанов.
— Давно пора! — сообщила медсестра и, надменно задрав подбородок, выплыла из палаты.
Светлана Борисовна на сей раз работала в день, одежду принес Леушин. Тимша с трудом втиснулся в узкие, как у заезжей торговой немчуры порты… нет, не порты — «джинсы»! Зато «кроссовки», оказались до смеха похожими на знакомые по прежней жизни лопарские каньги.[14]
— Неужто толковых сапог не нашлось? — хмыкнул Тимша, притопнув хлябнувшей обуткой.
— Не нравится — иди босиком! — моментально отозвался Леушин. — Или здесь оставайся, мозговеда ждать.
Ждать Тимша не собирался. Еще как не собирался — Веньке пришлось изрядно напрягаться, чтобы не отстать от длинноногого приятеля. По крайней мере в троллейбус он влез стирая со лба пот и шумно отдуваясь.
— Еще больным прикидывался! — попенял Венька. — Носишься, как лось по тайге!
— Сгинь! — посоветовал Шабанов.
— Я бы и сгинул, да тебя жалко — пропадешь без меня! — не полез в карман за словом Леушин.
Тимша отмолчался.
Троллейбус неспешно полз по городу. Глядя на лихо проносящиеся мимо разномастные самобеглые телеги, Тимша давил испуганные охи — как не сталкиваются? Брали бы пример с их возницы — едет себе степенно, не торопясь… Может, даже чересчур не торопясь?
Тимше почудилось, что больничное начальство вот-вот опомнится и отрядит за ними погоню.
— Нас ловить не будут? — поделился он страхами с Венькой. — Может, вылезем и задворками, задворками…
Леушин насмешливо фыркнул.
— Кому это надо? Твое место уже другим занято… и головы докторские тоже. Хорошо, если в поликлинику вызовут.
«С глаз долой — из… головы вон? А еще, лекари! Нойд лопарский, и тот о излеченном не раз справится!» Тимша недоверчиво качнул головой, но спорить не стал — отвлекся на проплывающие за окном каменные домищи.
Странные чувства вызывало увиденое — ему бы пугаться, шарахаться, разинув рот и широко растопырив глаза, ан нет обступивший улицу город казался до боли знакомым, как укрытый за береговыми скалами умбский погост… родным казался, узнаваемым. Сейчас из-за деревьев вынырнет каменная фигура с указующе вытянутой вперед рукой… На высоком постаменте золотые буквы — «Ленин»…
Троллейбус миновал памятник, цепочку магазинов с кричащими вывесками и выкатился на открытое место с парком по правую руки и многоэтажной громадой — по левую.
— Остановка — площадь «Пять углов», — прогундосил скрытый динамик.
— Выходим! — пихнулся локтем Венька. — Надо ко мне заскочить.
Лязгнули закрываясь двери, троллейбус укатил дальше, оставив Тимшу в многолюдье спешащей куда-то толпы. Шабанов огляделся — люди равнодушно текут мимо. Тьма народу! Столько за всю жизнь не видел! И странные какие-то… Глаза пустые, никто не здоровается, не извиняется, ежели пихнет… словно не по городу идут — сквозь лес густой продираются.
Наш мир от абсолютного зла отделяет лишь очень тонкая грань, и большинство людей в погоне за наживой, сами того не замечая, ежедневно делают эту грань еще тоньше. Зло приходит в наш мир все чаще, и проявления его все отвратительней. Лишь горстка храбрецов, именующих себя Серыми Ангелами, противостоят этому, но до победы еще очень далеко. Ведь Брызги зла разлетаются повсюду.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.