Нувориш - [6]

«Обойдется, – успокоился окончательно, – как-то обойдется».

«Однако, – вдруг осенила новая мысль, – сколько же будет иметь сам Петр Петрович, если готов платить мне ежегодно такие деньги? Ведь еще и парням… Конечно, им меньше, но ненамного».

Впрочем, большой рыбе в большой воде плавать. К тому же, «Калашниковы» – Петра Петровича. Грузовики – Петра Петровича. Явки вокруг Ребровицы или Лижина – Петра Петровича. Сбыт товара – тоже его дело, а реализовывать такой товар надо ой как осторожно, чтобы милиция за хвост не ухватилась. В Министерстве внутренних дел группа борьбы с. организованной преступностью создана, даже не группа, целое подразделение, а милицейским капитанам и полковникам очень хочется доказать, что не даром хлеб едят.

– Кофе готов! – появился Петр Петрович. – Я сообразил по-турецки.

«Мне хоть по-абхазски», – подумал Иван Павлович, вспомнив, как когда-то в Пицунде пил на морском берегу под соснами неимоверно вкусный густой кофе.

Петр Петрович расположился в своем кресле, приветливо взглянул на Луганского, они чокнулись рюмками, зазвеневшими как-то особенно мажорно, и страх, притаившийся в глубине души Ивана Павловича, испарился, будто его и вовсе не было. Да и зачем думать о плохом, если аванс, считай, уже в кармане, на столе перед тобой выдержанный коньяк, а в квартире царит аромат настоящего бразильского кофе!

Я, ЛЕВКО МОРИНЕЦ

Бессонница уже вторую ночь терзает меня. Раньше все было прочным и надежным. Я, Лев Игнатьевич Моринец, чемпион Олимпийских игр по самбо, а значит, самый ловкий человек на свете и, кажется, все должно лечь к моим ногам. Потому что – один такой на свете! Первый! Всех победил! Никто не смог устоять передо мной, а были вроде бы и не хуже. Сам не знаю, как мне удалось разделаться с корейцем. Ускользал – и все. Еще и поглядывает этак, нахально усмехаясь. Небось, хотел разозлить меня, а тогда – конец. Однако, я не поддался на его выкрутасы. Секунд за двадцать до конца встречи все-таки бросил его, да так, что кореец едва поднялся. И уже не усмехался. Хотел подцепить и меня, но времени уже не осталось. Чуть ли не чистая победа.

Потом играли гимн, и мне хотелось петь. Вот только слов не знал, но шевелил губами, будто подпеваю. Теперь, когда все уже кончилось, умиротворение сошло на меня: не чувствовал мышц, их силы, стал словно невесомым, кажется, взлетел бы, и никаких гвоздей!

Кстати, кто из нас не летал во сне? Я, по крайней мере, летал и часто. Нет приятнее ощущения, шевельнешь рукой и паришь высоко-высоко, летишь над куполами церквей и современными высотными зданиями, а сердце переполняется гордостью, ведь лишь ты один можешь так – среди миллионов, миллиардов людей.

А потом проснешься и становится горько. Не налетался. Да и разве можно всласть налетаться?

Представляю, какие чувства испытывала булгаковская Маргарита, когда парила над Москвой. Убийственно! Вот и я чуть не взлетел, когда играли гимн. Как остался на пьедестале, сам не знаю.

Интересно, а как космонавты? Каково им в невесомости? Вот бы поговорить с Джанибековым или еще с кем-нибудь. Порасспрашивать. Наверно, все же летать, как Маргарита, приятнее. Ощущаешь упругость воздуха и лунного сияния, можешь тучку задеть рукой, спуститься к морю, глотнуть соленой воды с гребня волны, а потом снова к звездам.

А космонавты всегда в капсуле – нет, совсем не то ощущение. Даже если выходят в открытый космос. Конечно, приятно, когда вся земля под тобой и кажешься себе сверхчеловеком, но какой же полет без ветра?

Однако меня увело! Начал с бессонницы, а перескочил на космонавтов! Вот так всегда: есть во мне какая-то непоследовательность, метание, словно сам себя дергаю за веревочку, как дергал Карабас-Барабас Буратино. А я ведь не марионетка, не игрушка, а как-никак олимпийский чемпион. Вот снова надулся, будто мыльный пузырь, а что такое этот пузырь? Дотронься – пустота, шалтай-болтай, как писал, кажется, Маршак. Летает, сверкает радугой, радует глаз – и вдруг нету, взорвался, исчез, лопнул.

А может, и я похож на такой пузырь? Ношусь со своим чемпионством, но ведь завоевал я его за две секунды, когда удалось бросить корейца.

И снова, вероятно, лгу. Ведь для того, чтобы бросить корейца, три или четыре года вкалывал, как ненормальный, отказывал себе во всем, не пил кофе, ел то, что рекомендовали врачи и тренер, не обращал внимания на соблазнительные девичьи улыбки, знал лишь один маршрут: квартира на Печерске, парк для пробежек и тренировочный зал. Узкий круг, а еще меньше – круг интересов. Все подчинено одному: положить на ковер противника. Бросить через себя, да еще так, чтоб судьи глаза вытаращили и чтоб у зрителей и сомнения не возникло – именно ты победитель.

И вот наконец я, Лев Моринец, победитель. И не какой-то там, а олимпийский. Это случается раз в четыре года. С золотой медалью возвращаюсь домой. В родной Киев. Встречают с помпой: национальный герой. Речи, вечера, пресс-конференции, банкеты с коньяком и шампанским. А я не пью. Потому что не имею права потерять форму. Апельсиновый сок – это, пожалуйста, сколько угодно, можно и манговый. Только где нынче увидишь манговый? Даже новоиспеченные бизнесмены опускают руки. Но при проклятом застое, говорят, на улицах продавали плоды манго, однако, где тот застой? На какую свалку его вывезли? Мне, правда, застой до фени, но, если честно, то не совсем. И вот почему. Ведь через какой-то месяц и сам столкнулся с суровой действительностью.