Нуреддин - [10]

— Нет, Амираслан, я не могу это сделать. Я не хочу прибегать к насильственной смерти.

— Но другого способа нет. Ни по религиозным, ни по гражданским законам, пока он жив, его наследство не перейдет к тебе. Если ты не можешь отделаться от него, я сумею. Послушай, что я придумал. Я пошлю его к колодцу за водой. Колодец глубокий — больше сорока аршинов. Когда он будет черпать воду, я толкну его, и делу конец. Скажем: поскользнулся, нечаянно упал и утонул. Ну, как? Если согласна, сегодня же вечером сделаю это.

Гюльпери с минуту стояла в раздумье. Эта минута показалась Нуреддину целым долгим годом, и он подумал:

«Если она не согласится, я забуду все свои обиды и. клянусь, до конка жизни буду любить ее, как родную мать.

— Согласна, — сказала Гюльпери.

— Тогда идем. Я оставлю тебя у дяди, там переночуешь. а сам вернусь домой вечером. Никто и не заподозрит тебя.

Амираслан и Гюльпери ушли. Нуреддин вылез из-за куста и, боязливо озираясь, побежал к деду.

«Только зачем же мне к нему теперь? Он сам при смерти. Разве он спасет меня от этих мучителей? Нет, нет, надо бежать к Бахар. — И Нуреддин повернул к лесу. — Если не заблужусь, к вечеру доберусь до города».

Около двух часов он торопливо шел по лесу, и, наконец, добрел до реки. Накануне ночью был сильный дождь. Река вздулась и бурлила. Он стал искать брод, но увидел дерево, сломанное бурей, перекинутое с одного берега на другой. По нему можно было пройти, как по мосту.

Балансируя руками, он пошел по дереву, но вдруг поскользнулся и упал в воду. Река в этом месте была глубока. Нуреддин поплыл, но в одежде было трудно, и он едва не утонул. К счастью, под руку попалась ветвь, свисавшая с берега. Он ухватился за нее, долго барахтался в мутной воде, потерял шапку, но, наконец, вылез на берег, упал и долго не мог отдышаться.

Потом он снял с себя одежду, высушил ее на солнце, оделся и пошел вдоль реки, вниз по течению, разыскивать свою шапку и воробья, который всю дорогу сидел у него на плече. Он не нашел ни шапки, ни воробья и направился дальше.

Через некоторое время он понял, что заблудился. Часа три плутал он по лесу. Незадолго до заката солнца он все-таки нашел дорогу, прошел по ней версты две. Стало совсем темно, но он решил заночевать на старом ветвистом дереве. Пригнув и связав несколько веток, он соорудил себе что-то вроде постели. Усталость его была так велика, что, забыв о голоде и жажде, он сейчас же заснул. Ночью его разбудил жуткий крик. Он чуть не свалился с дерева от испуга, но прислушавшись, успокоился: «Это сова. Когда мы ехали в деревню, она так же кричала».

 Однако больше Нуреддин не мог заснуть. Все тело болело и ныло, мучительно хотелось есть.

«Если б я не услышал случайно разговора Гюльпери с Амирасланом, — думал он, — труп мой лежал бы теперь на дне колодца. Эх, добраться бы поскорее до Бахар, она бы сумела защитить меня...»

Мальчик задумался. Вся его короткая жизнь прошла перед его глазами. Вот он — маленький ребенок. Родители балуют его, дарят игрушки. Вот он в первый раз надевает школьную форму. Мать обнимает его, целует и плачет от радости. Он идет в школу. Ах, как быстро пронеслись эти счастливые годы! Начались черные дни. Умерла мать. В дом пришла Гюльпери. Потом умер отец, а теперь умирает и дедушка Имамверди. Умирают все, кто ему дорог, кого он любил, и сам он едва спасся от страшной смерти...

Тоска сжала сердце Нуреддина, и он заплакал. Только под утро мальчик заснул. Разбудил его ужасный шум. На верхушке дерева, где он спал, было гнездо. Ворона-мать вылетела утром за кормом для детей и увидела внизу на дереве темный силуэт. Бесшумно прыгая с ветки на ветку, она осмотрела его, поняла, что это ее враг — человек. и подняла такой крик, что скоро сюда слетелись вороны со всего леса. Они так кричали, как будто хотели разбудить весь мир.

Нуреддин открыл глаза и в первое мгновение не мот понять, где он и что это за гвалт. Он зашевелился, приподнялся, вороны заголосили еще громче. Особенно кричали хозяева гнезда, защищая своих птенцов. Мальчику даже страшно стало: а ну как они набросятся на него все сразу и начнут клевать его?

Он стал осторожно спускаться с дерева и вдруг замер, увидев нищего, который стоял на дороге и смотрел на ворон и на Нуреддина.

— Сынок, — сказал нищий, — грех разорять птичьи гнезда.

— А я не разоряю, дедушка.

— Что же ты тут делаешь?

— Я спал тут ночью.

— Почему же не дома?

— Я заблудился вчера вечером, не знал, куда идти, и залез на дерево.

— Ну, слезай, я провожу тебя домой.

Нуреддин ужасно испугался, что старик отведет его к Амираслану.

— У меня нет дома. Я сирота — без отца, без матери.

Нищий заметил, как побледнел от страха Нуреддин, и сказал:

— Не бойся меня, сынок. Я сам нищий, без рода, без племени. Хожу по деревням, собираю милостыню. А сейчас иду в город.

Простодушное доброе лицо старика, его ласковый голос ободрили мальчика, и он слез с дерева.

— Теперь расскажи, сынок, кто ты и куда идешь?

— Дедушка, я умираю с голоду. Нет ли у тебя чего-нибудь? Дай поесть, а потом расскажу.

Нищий достал из котомки кусок черствого хлеба, луковицу и дал Нуреддину. Никакое пирожное, никакие конфеты не казались ребенку такими вкусными, как этот хлеб и луковица.