Нуменал Анцельсы - [37]

Давно это было. Многое забылось. Детали стерлись или вспоминаются с трудом. И он конечно же не мог предполагать, что в завязавшемся тогда сюжете наметится убийственная связь с кошмарами последней экспедиции. И никто… Ни одна душа не знает об этом. Никто… Кроме него, одного…

Дорога к дому всегда кажется ближе. И в этой тираде не содержится признаков штампа или следов патентованной косности. Так было, так есть и так будет во все времена. По крайней мере так ему казалось.

Незаметно подкралась ночь. В залитом чернилами небе лишь кое-где проглядывали тусклые звезды. Но сгустившаяся темнота мало волновала его. Входящий в состав КЗУ люминофор при необходимости концентрировался в пучок направленного света. Сопровождаемый аккомпанементом перекатывающихся под напором течения камней и бьющейся на прижимах воды, он шагал по берегу норовистой, но вместе с тем и являющейся путеводной нитью реки. Поначалу в голове все путалось. Отдельные реминисценции не связывались. Остатки пережитого метаколлапса еще продолжали очерствлять душу. Но постепенно, под мерный шаг, думы выстроились, и перед мысленным взором стала разворачиваться череда событий, в конечном счете предопределивших совершенно немыслимый расклад…

16

… Являясь уроженцем суровой подлунной Реголиды, Шлейсер питал слабость к земным субтропикам, и при случае не упускал возможности понежиться где-нибудь на островах или же забраться в дебри отдаленных уголков побережья. Той весной он обосновался на юге полуострова Дербагос, где проходил реабилитационный курс после длительной робинзонады на Аль-Тьере — планете марсианской группы в системе Бертариана. Новые встречи, ласки моря под нежные, почти неощутимые касания приворотного зефира, щадящий режим тренировок — все это как нельзя лучше способствовало восстановлению сил кампиора-одиночки. Под действием природной красоты, в потоке обновленных ощущений истаивала накопившаяся за время одиночества накипь мироотчуждения, просыпалось задавленное космосом и волевым усилием желание общения, возвращалась былая подвижность.

Появление редастра Дарбенда, свалившегося на закате дня как снег на голову, одновременно обрадовало и насторожило. Они не виделись около шести лет. Редастр сильно постарел. Поредевшие волосы припорошило сединой. На лбу и ввалившихся щеках, уже отмеченных пигментацией, залегли глубокие складки, подбородок заострился, на руках вздулись жилы. Вообще-то роль Дарбенда в судьбе Шлейсера оценке не поддавалась. Он был первым и, пожалуй, главным наставником из числа тех, кто открыл начинающему космологу дорогу в дальний космос. Дарбенд продолжал возглавлять отдел космического магнетизма в составе прим-Института Гелиофизики, но судя по виду, руководить крупным разветвленным подразделением ему оставалось недолго.

Всякий раз, восстанавливая в памяти те или иные фрагменты своей насыщенной экстримом жизни, Шлейсер приходил к мысли, что именно эта встреча стала поворотным пунктом в его судьбе. Несколько часов, проведенных в обществе редастра, и вот: устоявшийся уклад, который не только во всех отношениях его устраивал, но и отвечал канонам самодостаточного рационализма, развалился как карточный домик, а из глубин подсознания выпростались дотоле неведомые и чуждые эгоцентрической натуре предвестники чувств не иначе как из разряда социум-энтелехических. К чему это привело — известно. Дальше события выстроились в такой последовательности, что сейчас, на Каскадене, он уже не понимал: кто он есть, почему до сих пор жив и каким образом, а главное, благодаря чему или может быть кому, совершил невозможное.

Как выяснилось, Совет поручил Дарбенду организовать внеплановую экспедицию к солнцу и, учитывая особое значение миссии, предоставил неограниченные возможности как в выборе средств, так и в комплектации экипажа.

Занятый делами, касающимися исключительно состояния дальних рубежей космоцива, Шлейсер мало того, что отдалился от террастианских проблем, так и вовсе утратил к ним интерес. А проблемы были. И как выяснилось со слов Дарбенда, весьма серьезные.

Около года назад солнце приблизилось к очередному макропику активности, чему предшествовало несколько выбросов, по масштабам не укладывающихся в рамки стандартов. Такие случаи отмечались и раньше, но серьезного значения им не придавалось. Во-первых, вспышки проистекали только в средних и высоких широтах, где различие в скоростях дифференциального вращения солнечного вещества или иными словами движения плазменных поясов выражено максимально. А во-вторых, координатный разброс аномальных очагов был настолько велик, что никому и в голову не приходило заподозрить в разгуле стихии признаки какой-либо закономерности. Успокаивал и тот факт, что траектории выбросов, как правило, не отличались от радиальных. Поэтому от того, что происходило, вроде бы и вреда находящимся исключительно в области эклиптики станциям не было, если не считать магнитных бурь, да потерь режимных аппаратов на диагональных и меридиональных орбитах. Вероятность же того, что Землю или какую из колоний накроет плазмоид, по всем оценкам сводилась к десяти в минус миллионной степени, что сопоставимо разве что с образованием Большого взрыва в суповой кастрюле у занимающегося стряпней Дзетла. Изначально это воспринималось как само собой разумеющееся и в какой-то мере оправдывало отсутствие у землян защитной программы.