Нулевой вариант - [14]

. А на случай непредвиденного обнаружения

нас русскими спецслужбами и, соответственно, штурма – лагерь оборудован системой самоликвидации. Наберем секретный код, и ба-а-бах!!! Одна огромная воронка останется!!! Но не подумайте, мы не самоубийцы! Начальник лагеря (т. е. я) и несколько наиболее ценных сотрудников уйдут подземным ходом, в конце которого, в пяти километрах севернее, нас ждут заправленные бензином высокоскоростные машины. Мы благополучно уедем и спокойно возобновим работу на новом месте. А ваши дуболомы и не поймут, что, собственно, произошло. Тем более ни один из участников штурма уцелеть не сумеет. Такой результат тоже не самый плохой. Судите сами – одним махом мы уничтожаем элитное подразделение русского спецназа. (А их в России не так-то много!) Между тем мозг революции (то есть мы) остается в целости и сохранности. Получается один-ноль в нашу пользу. Хи-хи!

– А триста легионеров? – спросил я.

– Ерунда, – беспечно отмахнулся масонский эмиссар. – За деньги новых завербуем!

– Н-да уж, – задумчиво покачал головой я. – Вы, вижу, намерены играть по-крупному.

– А то! – гордо подбоченился Либерман. – Глобальная политика иначе не делается! Ну, впечатляет?!

– Впечатляет, – со вздохом согласился я. – Еще как впечатляет!.. Ладно последние три вопроса: как вы узнали о перевербовке Ерофейкина? Как вычислили, где можно меня захватить? И, наконец, почему все-таки вы столь откровенны со мной?!

– С Ерофейкиным просто, – лениво зевнул американец. – Об аресте писаки проболтался Познерович в узком кругу друзей. А один из них – наш агент. Остальное – дело техники. Во втором случае мы просчитали логику расследования, учли ваш характер, профессиональные навыки, составили модель поведения и подготовили «теплую» встречу в месте обитания последней, по-настоящему ценной свидетельницы. А ее по ходу удавили за ненадобностью. А вот насчет третьего… Гм!!! У вас, майор, нет иного выхода, кроме как работать на нас. Либо вы оцените выгодность нашего предложения и добровольно согласитесь сотрудничать (лично я рассчитываю именно на это), либо вас зомбируют при помощи пси-генератора. А если не подействует (такое хоть редко, но бывает), вас насильно посадят на иглу, и вы будете работать за дозу. Второй вариант, признаюсь, мне не очень нравится. От зомби невелика отдача! А третий – совсем плох. Тогда вы сможете выполнить не более одного задания. Причем примитивного! Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. Короче – вы наш по-любому. Пускай в непотребном виде… Впрочем, я продолжаю рассчитывать на ваше добровольное согласие. Вы же умный человек!!! А теперь позвольте откланяться, – с хрустом потянувшись, Либерман поднялся на ноги. – У вас, повторяю, ровно сутки на размышление. Связь со мной через охранника… Можете беспокоить в любое время, – добавил он, направляясь к дверям. – Гуд бай, май дарлинг[8], – железная дверь с грохотом захлопнулась, лязгнул задвигаемый засов. В коридоре мерно зацокали кованые сапоги охранника. Десять шагов влево, десять вправо…

«Самоуверенный сукин сын, – устало прикрыв глаза, подумал я. – Ничуть не сомневается в успехе. А сколько апломба… падла!!! Хотя… выбора мне они практически не оставили. С их точки зрения… Во, блин, на сон потянуло! Не иначе в питье снотворное наме… шали… ша… ли… ша…» Тут мысли мои окончательно спутались, и я незаметно для себя уснул.

6

После победы «голубой революции» в стране творилось черт-те что! Формально она считалась «свободной демократической», а на практике являлась бесправным сырьевым придатком западного мира. Слово «русский» обозначало страшное ругательство, а «православный» – уголовное преступление. Извращенцев объявили нормальными, а нормальных – извращенцами. На телевизионных экранах гнусно чмокал новый президент Егор Файдар и клятвенно обещал в течение пятисот дней увеличить ВВП на семь долларов пятьдесят центов. Заседания федерального правительства вел бывший эстрадный певец Моисейкин, в кружевном женском бельишке и с намазанными губами. Пушкинскую площадь в Москве переименовали в «площадь памяти великих неформалов», памятник поэту снесли до основания, а вместо него водрузили бронзовую статую маньяка Чикатило, с кухонным ножом в одной руке и с банкой вазелина в другой. Хлеб продавали по карточкам (сто пятьдесят граммов в сутки на человека), зато бесплатно и в неограниченных количествах раздавали всем желающим тяжелые наркотики. Православные храмы и монастыри взрывали, а вместо них строили хасидские синагоги и сатанинские капища, где ежедневно совершали человеческие жертвоприношения. Даже в местах заключения все перевернулось с ног на голову: высшей кастой там стали «петухи», а воров в законе начальство обязало чистить параши. Регулярно вспыхивали народные восстания, жестоко подавляемые натовскими войсками. (По новой Конституции России воспрещалось иметь собственную армию.) В городах каждую ночь производились повальные обыски и зачистки. Причем тела убитых не хоронили, а выбрасывали на улицы, дабы граждане могли полакомиться на халяву. (Людоедство больше не считалость преступлением.) А укрывавшихся в лесах партизан каратели заливали с воздуха напалмом и забрасывали ядерными боеголовками. Радиационный фон в стране давно превысил критическую отметку. Люди мерли как мухи, а дети если и рождались, то непременно уроды – с двумя головами, заросшие звериной шерстью, без рук, без ног и т. д.