Нубийский принц - [29]

Я уселся на скамью из крашеного дерева, возле коленопреклоненной старухи, погруженной в беседу со своим господом, и принялся размышлять о жизни, о мучениях святого, о том, кто позировал для фрески, что связывало художника и модель и не пожелал ли епископ, принимавший работу живописца, чтобы запечатленного на церковной стене красавчика наутро доставили к нему во дворец. Одновременно, благо встроенный в наш мозг кинескоп позволяет смотреть два фильма сразу, мешая кадры, я мысленно присутствовал в церкви, где отпевали мою мать.

Я покинул собор в легком смятении и направился в парк магнолий в квартале Аламеда. Гулять по утренней прохладе было приятно, но я не хотел опаздывать и потому, выйдя на многолюдный бульвар, в конце которого маячила громада Почтамта, наметил среди пешеходов соперника в борьбе за олимпийское золото. Так что до парка я добрался очень быстро и, увлеченный гонкой, даже не взглянул на слонявшихся повсюду негров. При свете дня мне удалось по достоинству оценить местную архитектуру, по большей части отвратительную. На бульваре царили гигантомания и неумелые подражания Гауди, двойные балконы и остроконечные, как на домиках гномов, крыши. Заголовки утренних газет сообщали о гибели пятнадцати иммигрантов: их катер затонул у берегов Кадиса, совсем чуть-чуть не дотянув до Барбате. Еще семьдесят три человека — впечатляющая цифра — оказались в руках жандармов. Сколько жизней я мог бы спасти, если бы не дурацкое поручение Докторши. Начинался сезон кораблекрушений, и охотникам надо было держать ухо востро, чтобы не упустить новые трофеи. Я думал о похоронах матери и тщетно пытался вспомнить, кого же мне напоминает мученик с церковной фрески. Такие сумбурные размышления помогали мне справиться с дыханием и не сбиться с ритма: чем дальше уносятся наши мысли, тем легче становится шаг. На цветочной кадке у входа в парк, возле раскидистого деревца, под которым уже валялся добрый десяток пакетов с мусором, сидел мой вчерашний знакомый, широкоплечий негр. На этот раз его проницательный взгляд скрывали солнечные очки с зеркальными стеклами, возвращавшие миру то, что мир хотел ему показать. На мысах начищенных до блеска ботинок негра играли солнечные блики. Описать смрад, царивший в этой части города я, пожалуй, не осмелился бы.

— Тебя Менеджер ждет, — сообщил негр. Я побрел вслед за ним по засыпанной гравием дорожке мимо унылого пустыря, посреди которого торчали не избалованные вниманием ребятишек качели. Парк был огромный, тенистый, запущенный, и повсюду, на скамейках, у высохших фонтанов, посреди газонов, под деревьями разыгрывались забавные или трогательные сценки: двое стариков брели по дорожке, опираясь друг на друга, — неподалеку располагался Центр пенсионеров; какая-то женщина сторожила баулы с одеждой и, чтобы убить время, читала отрывной календарь, обрывая прочитанные листки; хиппи, растянувшись на траве, лениво спорили, куда бы податься; но истинными хозяевами парка были негры, они снисходительно взирали на белых чужаков, но всегда были готовы дать отпор другим нелегалам — арабам, перуанцам или китайцам, — посягнувшим на их территорию.

Мы уселись на скамейку на берегу пересохшего пруда, на дне которого выросла куча гниющих отбросов, еще один источник заразы, охватившей весь город: очередной раунд переговоров между чиновниками и мусорщиками закончился полной неудачей, за дело готовы были взяться армия и пожарные. Спустя несколько месяцев в одном социологическом альманахе появилась статья, автор которой связывал рост числа немотивированных убийств и случаев домашнего насилия с забастовкой мусорщиков. Остальные пять скамеек, окружавшие пруд, занимали негры, все как один молодые и одетые с иголочки. Какого черта они здесь ошивались? Откуда брали деньги? Чем занимались? Менеджер оказался бритоголовым здоровяком лет тридцати, с маленькими глазками и глухим голосом. Аудиенция проходила дважды в день по раз и навсегда заведенному порядку: Менеджер сидел на краю бассейна и жестом подзывал одного из страждущих, занимавших окрестные скамейки, тот подходил и излагал свою просьбу, Менеджер обещал помощь или давал совет. Место получившего свое просителя тут же занимал следующий, подпиравший фонарный столб или слонявшийся по усыпанной гравием тропинке в ожидании своей очереди. Что за человек был этот Менеджер? С какими просьбами к нему шли? Мой проводник пообещал, что объяснит все позже, а пока мне лучше заткнуться. Я спросил только, как на самом деле зовут Менеджера.

— Не знаю, просто Менеджер.

— Да нет же. — Я покачал головой. — Вот тебя как зовут?

— Карлос, — ответил негр.

— Откуда ты?

— Из Гвинеи.

— Давно здесь?

— Очень давно.

Тут он велел мне замолчать, потому что Менеджер гневно глядел на нас, требуя тишины: какой-то паренек просил помочь ему раздобыть новую обувь, демонстрируя прохудившиеся кроссовки. Несмотря на запрет говорить, я решил не отставать от Карлоса и спросил, где он живет.

— Здесь, — ответил тот, не скрывая раздражения.

— А на что?

— Если будешь говорить, нас не позовут.

В этот момент подошла наша очередь. Менеджер не произнес ни слова, но Карлос, получив от него какой-то знак, потащил меня за собой. Мы уселись на бортик, Карлос по левую руку от Менеджера, я по правую. Я протянул ему руку, но тот приветствовал меня коротким кивком и молча указал место, которое я должен был занять.