Ну, и как там - [2]

Они были деликатны и ни слова не упоминали о Джо, надеясь, что я расскажу о нем сам. А я не знал, о чем говорить, потому что почти не знал Джо: его включили в наше отделение недели за две до старта, а поскольку он стал нашей первой жертвой, я просто не успел узнать его поближе.

Однако нужно было как-то выходить из положения, и я сказал первое, что пришло мне в голову:

- Вам ведь написали, как погиб Джо, да?

Валинес печально покивал.

- Да. Нам написали, что он умер от шока через двадцать четыре часа после старта. Письмо было очень вежливым.

- Да, очень вежливым, - шепотом повторила его жена и, взглянув ни меня, кажется, поняла, что я не знаю, о чем говорить, потому что добавила: - Расскажите нам больше об этом... если вам не тяжело вспоминать.

Я мог рассказать им больше. О, я мог рассказать гораздо больше, если бы только захотел. Все это стояло у меня перед глазами, как фильм, который смотрел столько раз, что запомнил наизусть.

Я мог рассказать им о старте, который убил их сына. Длинные рады парней, спины в мундирах, исчезающие в ракете 04 и в остальных девятнадцати ракетах, яркие огни на плоскогорье, грохот двигателей, рев сирен и внутренность большой ракеты, где мы карабкались по трапам центральной шахты.

Весь этот фильм снова прокручивался перед моими глазами с необычайной отчетливостью - я опять был в Четырнадцатом Отсеке ракеты 04; уплывали минуты, отмеряемые тиканьем, стены дрожали каждый раз, когда взмывала вверх другая ракета, а мы, десять мужчин в гамаках, запертых в этой металлической коробке без окон, ждали своей очереди. Мы ждали, и вдруг гигантская рука вдавила нас в гамаки так, что перехватило дыхание, кровь прилила к голове, а желудок подскочил к горлу, несмотря на все таблетки, которыми нас напичкали. А потом послышался громовой смех невидимого гиганта: врр...врр...врр!!!

Бах, бах и снова бах, удар за ударом разрывают наши внутренности, лишая дыхания: кто-то блюет, кто-то плачет; врр...врр...врр!!! - грохочет убийственный смех, а потом великан перестает смеяться и колотить нас, чувства помалу возвращаются в избитое тело, и человек начинает думать, все ли у него на месте.

В гамаке подо мной Уолтер Миллис ругается на чем свет стоит, Брек Джерген, наш сержант, выдирается из ремней, чтобы осмотреть нас, и тут посреди шума тонкий, прерывающийся голос неуверенно говорит:

- Брек, я, кажется, ранен...

Да, это был именно их парень Джо, на губах у него выступила кровь, и мы сразу поняли, что он не жилец... достаточно было на него взглянуть, чтобы понять: ему коней. Бледный, как смерть, парень держал руку на животе и смотрел на нас.

Первая Экспедиция показала, что при старте часть экипажа получит внутренние повреждения; в нашем отсеке, в нашей камере без окон это случилось с Джо.

Если бы он хоть умер сразу! Не тут-то было: он просто лежал в своем гамаке все эти бесконечные часы. Пришли врачи, надели на него что-то вроде смирительной рубашки, дали лекарство и ушли, а нас так мучила тошнота, что мы даже не могли пожалеть его, по крайней мере, пока он не стал стонать и молить, чтобы с него сняли рубашку.

Под конец Уолтер Миллис готов был это сделать, но Брек ему не разрешил, и пока они ругались, а мы слушали, стоны вдруг прекратились: ничего больше не нужно было делать для Джо Валинеса - просто вызвать медиков, чтобы они пришли в нашу тесную железную тюрьму и забрали тело.

Конечно, я мог детально описать супругам Валинес, как умер их сын. Почему бы и нет?

- Пожалуйста, - прошептала миссис Валинес, а ее муж взглянул мне в глаза и молча кивнул.

И я рассказал.

- Вы знаете, что Джо умер в космическом пространстве, говорил я. - Он получил внутренние повреждения при старте и потерял сознание, так что ничего не чувствовал. Но перед самой смертью пришел в себя. Боли он не испытывал ни малейшей, а просто лежал и смотрел в иллюминатор на звезды. Звезды в Космосе прекрасны, как ангелы. Он смотрел на них, а потом что-то тихо прошептал, вытянулся и ушел от нас навсегда.

Миссис Валинес тихо заплакала.

- Умер в Космосе, глядя на звезды, прекрасные, как ангелы... - прошептала она.

Я встал, чтобы попрощаться, но она даже не подняла головы. Я вышел из магазинчика, Валинес вышел следом и пожал мне руку.

- Спасибо, сержант Хэддон. Большое спасибо.

- Не за что, - ответил я.

Забравшись в такси, я вынул из кармана письмо и порвал одно в клочки, от души жалея, что вообще получил его. И что остальные никуда не сгинули.

На следующее утро я полетел в Омаху. Было еще рано, поэтому я заснул в самолете, и, к сожалению, мною овладели сны.

- Садимся, - произнес кто-то.

И действительно, ракета 04 свалилась, а мы, запертые в камере и привязанные ремнями к гамакам, ждали, сжимаясь от ужаса и жалея, что нет окна, через которое можно было бы выглянуть; надеясь, что наша ракета не разобьется, что ни одна ракета не разобьется, а если все-таки, то не наша...

- Садимся...

Мы садились, и долгая серия импульсов вдавливает нас в гамаки, но не равномерно, как при старте, а раз за разом.

Откуда-то с другого конца камеры до меня доносится голос Брека, но я не слышу, что он говорит, из-за шума в ушах. Нет, это шумит не в ушах, этот рев идет из-за стены: мы входили в атмосферу.