Ной. Всемирный потоп - [19]

Иногда я думаю, что отец и братья завидуют мне. Завидуют тому, что я умею находить радость и наслаждение в жизни, завидуют моей свободе, завидуют моему характеру. Я не вол, что, уставившись в землю и обливаясь потом, тянет свою ношу изо дня в день. Я – орел, что летает выше других птиц и летает туда, куда хочет. Угораздило же меня родиться среди волов! Друзьям моим родители ни в чем не перечат, один я ежедневно слышу попреки.

Мало было досад мне, а теперь еще этот Ковчег. Я не думаю, что отец мой взялся строить его по своему почину, потому что отец не может лгать, и если уж говорит что-то, то, значит, так оно и было. И браги дурманящей он пьет столько, чтобы слышать и видеть то, чего нет. Но терзают меня сомнения – уж не вздумалось ли какому шутнику устроить такую проделку над праведным Ноем? Что стоит тихо залезть на крышу, устроиться над родительской спальней, проделать маленькое отверстие в потолке и, увидев, что отец мой начал молиться, говорить с ним от имени Бога? Такие шутники, как Ерах, сын мельника Ирада, или Шалаф, сын Атшара-богача, вполне способны на такую проделку. У Ераха, изощренного в коварстве, достанет терпения молчать о своей проделке до тех пор, пока Ковчег не будет достроен. Шалаф – тот проще, он проболтается скорее. А может, кто-то из шутников сделал такое, будучи сильно пьяным, и наутро, протрезвев, забыл о содеянном? А мы строим этот Ковчег, отдавая все силы.

Я сказал отцу: «Если Бог хочет для нас спасения, то почему не указал нам высокую гору, взобравшись на которую мы могли бы переждать потоп? Ведь легче взойти на гору, пусть даже и высокую, пусть даже и с грузом на плечах, нежели строить эту громаду? Сил на постройку Ковчега уходит немерено, и траты на покупку дерева для него велики». Я говорил разумно, но отец оборвал меня и завел обычные свои речи о том, что благо дается человеку в трудах и что чем больше это благо, тем больше для его обретения надлежит трудиться. А еще говорят некоторые, что мой отец мудр. Какая же это мудрость – выучить одно и твердить это всю жизнь? Мудр староста Сех, у которого для каждого случая, для каждого человека, есть особое правило. «То, что хорошо в урожайный год, плохо для неурожайного года, – говорит Сех, – то, что правильно для богатого, не годится для бедного». И он говорит верно, потому и живет хорошо. Разве может быть одна и та же правда у льва и ягненка, у правителя Явала и нищего, что просит подаяния на дороге?

Одно утешает меня – как бы не пошло дело, наши труды не пропадут. Я говорил с Узалом-корчмарем. Он сказал, что знает людей, которые могли бы купить то, что мы построим. Для чего им это надо, Узал не сообщил, но это и не важно, важно то, что если вся эта затея с Ковчегом есть плод чьей-то шутки, мы не останемся внакладе или останемся не сильно. Узал не шутил, а говорил серьезно и, даже, прельщал меня обещаниями поделиться со мной той платой, что получит он за посредничество, если я смогу уговорить отца сильно не дорожиться при продаже. Для чего может понадобиться такая огромная постройка? Уж не сам ли правитель Явал положил на нее глаз? Нет, правитель не стал бы заводить речь о покупке, он бы прислал воинов и забрал силой. Разве есть смысл тратиться на приобретение того, что можно взять так? Нет, это кто-то пониже правителя, кто-то из его вельмож или богатых столичных торговцев. Может, им требуется большое хранилище для разных товаров, а может – место увеселения, стоящее в стороне от людских глаз. Ковчег в три яруса хочет построить отец, на первом ярусе можно устроить несколько харчевен и корчм, а два верхних отвести под помещения для любовных утех. Да мало ли какое применение можно придумать большой и добротной постройке. Под надзором отца строим мы добротно, на совесть. Брат Сим не просто вобьет гвоздь, но и рукой непременно попробует – крепко ли тот сидит на своем месте, а брат Иафет в конце каждого дня обходит и смотрит все, что было сделано, выискивая огрехи. Думаю, что отец тоже проверяет работу нашу, но делает это не на виду у всех, как Иафет, а тайно, не желая никого этим обидеть. На работе и дома мы только и говорим, что о Ковчеге. Мне даже сниться начал этот Ковчег, не таким, как сейчас, а уже готовым к отплытию. Будто хочу я войти в него, а отец стоит на пути моем и размышляет – впустить меня или нет.

Только сейчас я понимаю, как славно и спокойно жили мы до начала строительства Ковчега. Правильно говорят – не утратив, не оценишь по достоинству. Работать приходилось меньше, о женитьбе моей отец и мать заговаривали не столь часто, и сердце мое было свободно от стеснения. Мать укоряет меня, что я стал предаваться развлечениям больше прежнего и перестал ночевать дома. Где же я могу отдохнуть и почувствовать себя счастливым, как не в объятьях охочей до ласк красавицы и с чашей в руках? Жизнь дается человеку один раз, и с каждым днем срок ее становится все меньше. Неужели мы должны отказывать себе в удовольствиях? Вот сосед наш Ирад провел в трудах свою жизнь и встретил смерть свою за работой – что хорошего было в его жизни? Не жаль ему было умирать, не вкусив от жизни полной мерой? Что это была за жизнь, если он так уставал от трудов своих к концу дня, что на жену ему сил не хватало. Лучше бы занялся торговлей или пошел бы на службу к правителю, чем пахать землю. Только такие простаки, как мой отец и мои братья, считают труд землепашца почетным. Что там почетного – пот да слезы! Когда работаешь, потеешь, когда считаешь прибыль, впору плакать! Наша семья живет справно, но у нас четверо работников, а если считать отца и брата Сима по заслугам, то все шестеро, потому что они успевают вдвое против нас с Иафетом. А если уж сравнивать с другими людьми, так можно сказать, что работаем мы за десятерых, а не за шестерых. Потому-то и живем так. Если же выходить на поле одному, как выходил сосед наш Ирад, то многого не наработаешь. На пропитание и чтобы было чем наготу прикрыть хватит, а лишнего сада не купишь и нового дома не построишь. Тому, кто хочет быть богатым, надо или служить правителю, или заниматься торговлей, или давать деньги в рост, а лучше всего, совмещать эти три занятия, подобно тому, как делает это Элон. Все знают, что он торгует зерном и дает деньги нуждающимся в них, причем дает под большой процент и никогда не даст без залога. Но не все знают, что Элон – тайный соглядатай правителя, глаза и уши Явала. Правитель Я вал мудр, он не даст власть старосте, не поставив того, кто бы смотрел за ним. Я про тайные дела Элона узнал от его сыновей, когда они, напившись браги, стали похваляться тем, что отец их вхож к самому правителю и регулярно докладывает правителю о том, что происходит у нас. Наутро они хмурились и говорили, что спьяну напридумывали разной чепухи, но глаза у них при этом были испуганные. Все знают, как суров правитель наш к тем, кто выбалтывает его тайны. Болтунам отрезают языки, часто – вместе с головами, вот такое им наказание. Думаю, что не один Элон – соглядатай, такой хитроумный человек, как правитель Явал, должен понимать, что чем больше глаз и ушей, тем лучше. Если один попробует солгать, другие выведут его на чистую воду. Если бы в моих правилах было бы выбалтывать чужие тайны, я бы тоже подался бы в соглядатаи, ибо это занятие весьма приятно – ходи себе между людей, да все подмечай – и хорошо оплачивается. Но все знают, что Хам – как могила, что услышал он или увидел, то умрет вместе с ним.