Ной - [2]

Она едва заметно кивнула.

- То-то. И что ты об этом думаешь, милая?

- Все безнадежно.

- Черт побери… - на миг его глаза вновь блеснули гневом. - Ответ неверный.

Максим был убежденным пессимистом, но ему претила слабость. Да, весь мир рухнул, да, миллионы, а возможно и миллиарды, погибли, сгорели, задохнулись под развалинами. Будущее кошмарно… да и прошлое, их личное прошлое, в общем-то, не настолько светло, чтобы искать в нем спасительного забвения. Но надо бороться. Всегда. Так говорил он, и ему вторили Камю, Сартр и другие мудрецы безумной эпохи накануне Конца Истории.

Он не собирался сдаваться.

- Тебе их совсем не жалко? - у нее была привычка огорошивать внезапными вопросами.

- Мне, конечно, ОЧЕНЬ жалко, - его голос стал стеклянным, - но кому станет легче, если мы последуем за ними?

Она как всегда не удостоила его ответом.

"Наверно, все дело в синдроме замкнутого пространства, - подумал парень. - Нет, люди никогда бы не смогли жить в бомбоубежищах годами. Тренированные летчики-космонавты - возможно, а обычный слабый человек тронулся бы от такой жизни. А слабых, увы, большинство".

***

Когда они поселились в этой конуре, она пребывала в трансе от отсутствия горячей воды и удобств во дворе, а он был рад-радешенек - в развалюхе был огромный, не по размерам, подпол.

После того как они закончили все дела с переездом, он, сроду не державший в руках молотка, загорелся идеей устройства в нем настоящего бомбоубежища.

И подпол стал его настоящим домом, откуда он изредка возвращался, чтобы перекусить и переброситься с ней парой слов. Днем он пропадал на работе, половину ночи проводил в сети, а вечером уходил к себе под землю и оттуда доносились звуки сверла, стук молотка и прочие строительные шумы. Для нее в его расписании оставалось в лучшем случае несколько часов.

Казалось, вся его зарплата шла на благоустройство Убежища, которое он почему-то назвал английским словом "Волт".

Каждый месяц они отправлялись на оптовый рынок и привозили полные сумки продуктов: тушенку, сгущенку, рыбные консервы, печенье. Все это относилось "вниз" и складировалось там. По истечении срока продукты разрешалось съесть, а запас обновлялся. Сразу после свадьбы он, прижимистый до скупости, неожиданно купил на Интернет-аукционе счетчик радиоактивности, потом раздобыл где-то противогазы, ОЗК, лекарства, названия некоторых из которых она слышала в первый раз, выправил лицензию и купил помповое ружье и многое-многое другое.

Если бы соседи узнали, то решили бы, что у бедного бюджетника поехала крыша от переутомления.

Зато теперь он мог испытывать законную гордость - своей жизнью она была обязана его стараниям. Как будто от этого было легче.

***

- Ты, правда, думал, что это произойдет?

- Любовь моя, я не думал, я ЗНАЛ, что это лишь вопрос времени. Уже лет десять знал…

- Тебе когда-нибудь говорили, что ты сумасшедший?

- Был уже в истории такой "сумасшедший". Ноем его звали.

- Ты не Ной, - фыркнула она. - Он спасал не только себя.

- И ты не ной, - беззлобно усмехнулся Максим невольному каламбуру. - А то хоть мы и не в ковчеге, мне ничто не мешает выбросить тебя за борт, солнышко. Шучу.

Опять ее глаза округлились и наполнились слезами: "Как ты можешь?.."

- А кого еще он спас, радость? Бедных зверушек? Каждой твари по паре, ага?

- Ты мог бы хоть соседей предупредить…

- Солнышко, у каждого своя голова за плечами. Всем, кому надо, я месяц назад начал звонить и твердить, что обстановка в мире неспокойная и неплохо бы уехать из города на время. Посмеялись, черт… - парень поморщился, словно от внезапного укола. - Я что, должен был говорить, что мне во сне явился шестикрылый серафим и раскрыл скрижали каменные, на которых был высечен кровавыми письменами день и час, когда прискачет конь блед со всадником по имени Смерть? А? Да меня бы в психдиспансер закатали. Помнишь Кассандру? Пророкам редко верят на слово. А соседи… Мне они всегда не нравились.

- Как ты можешь быть таким жестоким… - она обиженно поджала губы. Он не любил этот жест, заставлявший его чувствовать несуществующую вину.

- Могу. И буду! Мы все должны на время стать жестокими, потому что этот мир - ЖЕСТОК. Ты должна понять одно: все это ради тебя. Ради тебя я переехал в эту дыру, будь она проклята. Ради тебя трудился над этим гребанным подвалом. Если бы я думал только о себе, не стал бы суетиться. Видал я эту жизнь знаешь, где?

Она молчала, а он все говорил и говорил, как будто с каждым словом камень у него на душе делался легче.

- …Эх ты, горе мое. Радость моя… Черт бы вас всех побрал с вашей готикой, - Максим гладил ее по голове, прижимая к себе. - Вы думаете, что смерть - это так романтично. Лежишь себе в белом платье в гробу, да? А червей не хотите? А гнилостные газы, а личинки, а мухи? Бедные наивные детишки, понапридумывали себе… Знаешь, там наверху я видел смерть. Хочешь, расскажу? Нет? Мне этого хватило, чтобы полюбить жизнь на всю оставшуюся жизнь, будь она неладна.

Поэтому если ты попытаешься сделать это еще раз, я тебя вытащу за шкирку.

- Ты не сможешь мне помешать.

- Спорим? Выбирай один из двух вариантов. Или я приковываю тебя наручниками к кровати, или буду караулить круглые сутки, отбирая поочередно ножи, шнурки, лекарства, крысиный яд… - он горько улыбнулся и вытер ей слезы своим платком, - Если надо, я готов не спать неделю и умру на посту, но не дам тебе это сделать. Как тебе такой расклад? Я не для того затащил тебя сюда, чтобы дать тебе умереть от собственной… - Максим замялся, подбирая корректный эвфемизм, - готичности. Не отпущу.