Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки» - [18]

После завершения весьма длительного периода ратификации (1994–1997) СПС оказалось перед двумя вызовами:

› формирование за период ратификации других форматов и правовых рамок сотрудничества и сближения России и ЕС в отдельных областях. Возникновение диалогов и подготовка отдельных соглашений по секторам, особенно соглашений по стали и текстилю;

› отсутствие реального наполнения у политической части этого соглашения в результате возрастающего числа так называемых ценностных расхождений между Россией и Европейским союзом.

Подводя итог, можно сказать, что СПС стало уникальным по своему формату и содержанию и сочетает в себе регулирование двусторонней торговли, экономического и правового сближения, а также продвинутых форм политического диалога. В этом смысле СПС стало примером для ряда других внешнеполитических актов ЕС, устанавливающих политико-правовой формат его отношений с большинством государств бывшего СССР.

Спору нет, Соглашение о партнерстве и сотрудничестве 1994 года можно было бы считать первой и единственной пока попыткой создать политико-правовую базу для возможного формального присоединения России к процессу европейской интеграции. Интеграционная модель сотрудничества, пусть и крайне небрежно намеченная в этом соглашении, потенциально открывала для партнеров возможность движения по дороге подготовки России к полноправному членству в ЕС. Статья 55 Соглашения о партнерстве и сотрудничестве гласит:

«Стороны признают, что важным условием для укрепления экономических связей между Россией и Сообществом является сближение законодательства. Россия стремится к постепенному достижению совместимости своего законодательства с законодательством Сообщества».[22]

Вместе с тем этот документ совершенно не включал в себя вопросы диалога России и Европы по стратегическим проблемам международных политических и экономических отношений. Максимум международно-политического значения их сотрудничества для мира устанавливает статья 6 СПС:

«Политический диалог (между сторонами. – Т. Б.) содействует все большему сближению позиций по международным вопросам, являющимся предметом общей озабоченности, укрепляя тем самым безопасность и стабильность».[23]

Такая скромность авторов документа и представляемых ими правительств вполне объяснима. Во-первых, Россия и Европейский союз не могли даже ставить вопрос о глобальной ответственности в силу собственных структурных ограничителей. Несмотря на вступление в силу Маастрихтского договора и начавшуюся подготовку к введению евро, вопрос о международной роли ЕС в первой половине 1990-х просто не стоял. Для России же мир в тот период представлялся преимущественно однополярным и ориентированным на способность США единолично выступать в качестве распределителя общественных благ в глобальном масштабе.

Во-вторых, сам мир в первой половине 1990-х годов не подавал никаких признаков того, что Россия и Европа будут востребованы в качестве ответственного центра силы, а способность единственной сверхдержавы нести ответственность за всех будет поставлена под сомнение. Причем как ее собственной эволюцией, так и числом проблем и вызовов глобального характера.

Провал в деле исполнения соглашения, выразившийся в самом факте четырехлетней отсрочки его ратификации, закрыл даже самую незначительную возможность для полноценной интеграции и оставил сторонам два варианта взаимодействия на пространстве «большой Европы»: фактическую конкуренцию в политической и экономической сферах или же неравноправное сближение России и Европейского союза на основе принципа «объединение всего, кроме институтов». Еще более свежая версия решения данной дилеммы – одновременное сближение и конкуренция – может оказаться наиболее опасной.

Вместе с тем в содержательном плане соглашение 1994 года стало во многом смягченной версией так называемых европейских соглашений и других актов, заключенных между ЕС и странами Центральной и Восточной Европы в рамках подготовки их к полноценному членству в Европейском союзе. Однако отсутствие такого ориентира сближения сделало трудной реализацию интеграционных элементов СПС 1994 года и в конечном итоге привело к общей потере им смысла.

Опыт взаимодействия России и ЕС в сложнейших политико-дипломатических ситуациях свидетельствует о том, что ни один из механизмов, предусмотренных правовой базой отношений, не был востребован политическими и экономическими элитами партнеров. Механизмы и институты соглашения 1994 года не нашли своего применения, на наш взгляд, именно вследствие существенной «европеизированности» данного политико-правового документа, что свело на нет их функциональное значение в решении вопросов международной безопасности, остающихся в сфере суверенной компетенции стран.

В международно-политическом плане главной причиной суммарного неуспеха сотрудничества России и Европейского союза под «зонтиком» соглашения 1994 года стало их движение по все более расходящимся векторам внутреннего развития и как производного от него – поведения на международной арене.

Россия на всем протяжении 1990-х годов последовательно исповедовала политику двусторонних контактов с ведущими странами – членами ЕС, что вступало в противоречие с превалировавшей тогда логикой нарастания процессов европеизации внутри Европейского союза – сближения позиций стран и повышения внутреннего единства группировки в целом. Европейский союз, со своей стороны, вообще не был склонен рассматривать Россию как самостоятельного партнера, интересы которого, артикулированные или нет, могут отличаться от европейских и нуждаются по меньшей мере во внимательном отношении. И уж точно не могло идти речи об обсуждении с Россией общих судеб Евразии. Российский исследователь Вячеслав Морозов отмечает в этой связи: