Новый швейцарский Робинзон - [5]

— Если б у нас были кокосовые орехи, то из их скорлупы мы могли бы приготовить ложки.

— Да, — возразил я, — если б нам стоило только пожелать вещь, чтоб иметь ее, то у нас сию минуту были бы великолепные серебряные приборы. Но Фрицовы кокосовые пальмы нужно еще отыскать: их отделяют от нас скалы. Ну, дети, придумайте что-нибудь более выполнимое.

— Нельзя ли, — продолжал Эрнест, — употребить в дело раковины?

— Хорошо! — воскликнул я. — Поторопись добыть их.

Эрнест снова удалился; но его опередил Жак, который вошел в воду раньше, чем медлительный Эрнест достиг берега.

Жак открывал раковины и выбрасывал их на берег. Эрнест ограничился тем, что собирал их, не желая замочить ноги.

Когда собиратели раковин возвращались, явился и Фриц. Он подходил, держа одну руку за спиной, с печальным лицом.

— Не нашел ничего? — спросил я его.

— Решительно ничего, — ответил он.

Но окружавшие его братья начали кричать:

— О, маленькая морская свинка! Где ты нашел ее? Покажи!

Тогда Фриц с гордостью показал добычу, которую прежде прятал.

Я поздравил его с успешной охотой, но упрекнул за ложь, которую он позволил себе, хотя в виде шутки.

Он сознался в промахе; затем он рассказал, что, переправившись на другой берег ручья, он попал в страну, совершенно не сходную с той, в которой мы находились.

— Там, — сказал он, — великолепная растительность; кроме того, на берегу лежит множество выброшенных морем ящиков, бочонков и других вещей с разбившегося корабля. Не собрать ли нам все эти богатства? Не отправиться ли нам, кроме того, за скотом, оставшимся на корабле? Корова дала бы нам прекрасного молока, в котором мы могли бы мочить наши сухари. На том берегу ручья есть высокая трава, на которой корова могла бы пастись, и прекрасные деревья, которые могли бы укрыть нас самих. Поселимся на том берегу. Покинем здешнюю голую и сухую местность.

— Терпение, терпение! — ответил я, — на все свое время. За сегодняшним днем придет завтра. Но прежде всего скажи мне, не видел ли ты следов наших товарищей по кораблю?

— Никаких следов ни на земле, ни на море! Из живых существ я видел только стадо животных, подобных принесенному мною. Это, я думаю, морские свинки, но особый вид их, так как у него лапы устроены как у зайцев. Виденные мной животные до такой степени непугливы, что я мог наблюдать их вблизи. Они скачут в траве, садятся и подносят пищу ко рту подобно белкам.

Эрнест, приняв самый ученый вид, осмотрел животное со всех сторон и объявил, что, основываясь на своем учебнике естественной истории, он считает возможным утверждать, что животное, принятое нами за морскую свинку, — агути.

— Вот, — воскликнул Фриц, — ученый, который хочет поучать нас. А я говорю, что это морская свинка.

Я вмешался в спор.

— Не относись с таким пренебрежением к словам Эрнеста, — заметил я Фрицу. — Я никогда не видел живого агути; но животное, которое ты держишь в руках, действительно агути, о котором рассказывают естествоиспытатели. Во-первых, твоя добыча слишком толста для морской свинки, хотя и похожа на нее приплюснутой головой, маленькими ушами, коротким хвостом, короткой буро-оранжевой шерстью и утолщенным кзади телом. Она величиной с большого зайца, и смотри, какие у нее острые и загнутые внутрь зубы. У морской свинки нет таких зубов.

— Папа, — сказал Эрнест, — если агути так непугливы, не попытаться ли нам добыть несколько штук живыми? Мы развели бы их, как кроликов, и имели бы под руками дичь, за которой не приходилось бы бегать.

— Да, тебе, маленькому ленивцу, это нравилось бы. Попытайся, если хочешь; агути приручаются легко. Но я предупреждаю тебя, что с этими кроликами тебе будет больше хлопот, чем с европейскими. Эти грызуны постоянно работают зубами, которые так крепки, что никакие преграды не могут противостоять им. Бывали примеры, что агути перегрызали проволоку клетки, в которой их держали. В какую же тюрьму думаешь ты засадить своих?

Пока дети слушали этот маленький урок естественной истории, Жак старался ножом вскрыть одну из устриц; но хотя он напрягал все свои силы, дело ему не удавалось.

Тогда я взял устриц, положил их на горячие уголья и они скоро раскрылись сами собой.

— Вот, дети, — сказал я, — одно из кушаний, наиболее ценимых лакомками. Отведайте его.

Сказав это, я проглотил одну из устриц.

Жак и Фриц вздумали подражать мне, но тотчас же объявили, что это кушанье отвратительно. Эрнест и Франсуа положились на это суждение.

Поэтому мы воспользовались лишь теми частями устриц, которые обыкновенно бросают: употребляя раковины вместо ложек, мы начали есть наш суп.

Между тем как мы утоляли наш голод, обе собаки вздумали последовать нашему примеру и, найдя Фрицова агути, принялись рвать его на части.

Фриц вскочил в ярости, схватил стоявшее невдалеке ружье и ударил им собак так сильно, что сломал ложе; потом, когда собаки обратились в бегство, он швырял в них камнями, пока надеялся попасть в животных.

Уже не в первый раз Фриц обнаруживал такую вспыльчивость. Так как мне желательно было подавить страстность его характера, которая огорчала меня и могла подать худой пример братьям Фрица, то я стал строго выговаривать ему, доказывая, что в слепом гневе он не только испортил ружье, но мог изуродовать бедных животных, которые в состоянии оказать нам весьма важные услуги.