Новый швейцарский Робинзон - [4]

При виде всей этой сцены маленький Франсуа забыл о кокосовых орехах.

По выходе на берег, первым делом нашим было, став на колени, поблагодарить Бога за наше счастливое избавление и помолиться о продолжении покровительства. Я крепко обнял жену и своих бедных детей. Влажный взор жены встретился с моим.

— Господь милосерден, — сказала она. — Он сохранил нас друг другу, и все наши дети с нами…

Затем нужно было разгружать плот. Вскоре все было перенесено на берег, хотя добыча эта была невелика, но мы считали ее чрезвычайно богатой.

Я выбрал удобное место для устройства палатки, которая должна была служить нам кровом. Я воткнул в землю один из шестов, уравновешивавших плот, привязал к этому шесту другой, а другой конец его воткнул в щель скалы. Затем я накинул на шест парусину, растянул ее колышками, а внутри палатки наложил на края парусины ящики со съестными припасами и другие тяжелые предметы. Фриц прикрепил к отверстию крючки, чтобы ночью мы могли застегивать палатку.

Я велел детям набрать для наших постелей как можно больше сухой травы и моха.

Пока они были заняты этой работой, я устроил невдалеке от палатки, из нескольких камней, род очага, наносил к нему хвороста, собранного по берегу ручья, и вскоре развел большое пламя, которое весело сверкало.

Жена поставила на камни чугунок с водой, в которую я бросил пять или шесть пластинок бульона.

— Что ты хочешь клеить, папа? — спросил меня Франсуа, который счел пластинки бульона за клей.

Мать, улыбаясь его наивному вопросу, отвечала, что я хочу изготовить суп.

— Суп из клея? — спросил он с беспокойной гримасой.

— Ну, нет, — ответила мать, — хороший, жирный суп, дорогой мой, суп говяжий.

— Говяжий! — воскликнул Франсуа, широко раскрыв глазенки, — значит, мама, ты пойдешь к мяснику?

Мать засмеялась и объяснила ему, что пластинки, сочтенные им за клей, состоят из говяжьего сока, сгущенного долгим кипячением.

— Этим способом, — сказала она ребенку, — заменяют запасы свежего мяса, которое попортилось бы во время продолжительного морского путешествия.

Фриц, зарядив ружье, отправился вверх по течению ручья. Эрнест пошел в противоположную сторону, по берегу моря. Жак принялся осматривать прибрежные скалы, ища раковины.

Я стал вытаскивать из воды бочонки, словленные нами во время переправы, как вдруг я услышал громкие крики Жака. Вооруженный топором, я бросился в ту сторону, откуда слышались эти крики, и увидел ребенка стоящим по колена в воде.

— Папа, папа, — кричал он голосом, в котором слышалась смесь торжества и ужаса, — иди скорей: я поймал большого зверя.

— Так неси его.

— Не могу, папа: он держит меня.

Меня разбирал смех при виде этого победителя пленником своей жертвы, но нужно было торопиться оказать ему помощь. Большой морской рак держал его за ногу, и бедный Жак тщетно пытался освободиться из клещей животного. Я вошел в воду; морской рак покинул свою добычу и хотел бежать, но мне удалось схватить его посреди тела, и я вынес его на берег. Мой ветреный мальчуган, гордый возможностью показать матери такую прекрасную добычу, быстро схватил ее обеими руками. Но вслед за тем рак ударил его хвостом по лицу так сильно, что Жак выпустил его из рук и ударился в слезы. На этот раз, утешая ребенка, я не мог не посмеяться его неудаче. Я показал ему самый легкий способ справиться со своей добычей, взяв ее поперек тела. Успокоившись, Жак побежал показать свою добычу матери.

— Мама! Франсуа! Эрнест! Фриц! где Фриц? — кричал он достигнув палатки. — Смотрите; идите, смотрите! морской рак!

Эрнест, с важностью рассмотрев животное, посоветовал бросить его в воду, кипевшую в чугунке, обещая, что от этого суп станет вкуснее. Жена не сочла благоразумным последовать этому совету и решилась сварить рака особо.

Эрнест сообщил, что и он сделал открытие.

— Я видел в воде, — сказал он, — раковины; но чтоб добыть их, нужно было перемочиться.

— Да и я видел, — возразил Жак с пренебрежением, — но это дрянные раковины. Я не стал бы есть их. Вот, рак дело другое!

— Почем знать? — ответил Эрнест. — Может быть, это устрицы. Я даже уверен в этом, судя по тому, как эти раковины сидят на скале, и по глубине, на которой они живут.

— Ну, неженка, — сказал я в свою очередь, — если ты думаешь, что это были устрицы, так отчего же ты не принес их нам? Ты говоришь, что боялся перемочиться; но подумай, что в нашем теперешнем положении мы все должны уметь пренебрегать своими удобствами и доказать свою смелость.

— Я видел еще, — продолжал Эрнест, — соль в углублении скалы. Должно быть, солнце выпарило ее из морской воды.

— Ах, ты, болтушка! — воскликнул я, — если ты видел соль, то тебе следовало собрать ее. Поди, исправь поскорее свой промах, чтоб нам не пришлось есть пресный, безвкусный суп.

Эрнест отправился и вскоре возвратился. Принесенная им соль была до такой степени перемешана с песком, что я хотел бросить ее. Но жена воспрепятствовала мне сделать это: она распустила соль в воде и потом процедила воду сквозь тряпочку; этой водой мы посолили свой суп.

Однако я побранил Эрнеста за небрежность сбора.

Суп был готов, но Фриц еще не возвращался; кроме того, глядя на суп, кипящий в чугунке, мы очень затруднялись разрешением вопроса, чем мы будем черпать суп. Не подносить же по очереди раскаленный котелок к губам и не ловить же плававшие в нем сухари руками! Мы находились почти в таком же положении, как лиса в гостях у журавля, предлагавшего пищу в кувшине с узким горлом. Затруднение наше казалось нам до того безысходным, что мы разразились громким смехом.