Новый Раскольников - [9]

алкаш, трепач.

махни стакан, потом занюхай плавленым,

иди — рыбачь.

мы тоже были рысаками с гонором.

да что там! — есть.

нас не проймёшь занудными прогонами,

стеклом о жесть.

расставь — тире, кавычки, троеточия

на всём пути.

глаголом жги, юродствуй, плачь и протчая.

но — не пизди.

«а не было ни горя, ни печали…»

А грустно было и уныло,

печально, да ведь?

Борис Рыжий

а не было ни горя, ни печали —

любовь была.

была-была, не пожимай плечами.

сирень цвела.

и мы с тобой в то лето тоже были,

как та сирень.

и в небе облака над нами плыли,

и длился день.

и был закат медлительный и нежный,

и небо над.

так надвигался, ставший неизбежным,

кромешный ад.

«впору лечь и замереть, — не вставать…»

впору лечь и замереть, — не вставать

и не слышать ни вестей-новостей,

ни гостей не принимать. обнимать

свои плечи, занимая постель

без остатка, безраздельно, как гроб.

только ходики — «тик-так» — со стены,

в царстве мёртвой, как ты сам, тишины.

поцелуй меня, любимая, в лоб,

осени меня три раза крестом.

вот он я — лежу недвижно пластом.

и не встану ни сейчас, ни потом.

«сейчас заболит голова…»

сейчас заболит голова

станет невмоготу

сплёвываешь слова

в пустоту

гулкую как бездон-

ный колодец как

пустой молочный бидон

на устах

кроме проклятий нет

ни черта

меркнет холодный свет

пустота

«рифмуешь ли кровь с любовью…»

рифмуешь ли кровь с любовью,

морковь с капустой,

выходит всё — суесловье,

бездарно, пусто.

и пользы от этих строчек,

что кот наплакал —

выключен, обесточен,

низвергнут на пол.

плюшевою игрушкой

оставлен в детской —

тошно, темно и скучно

за занавеской, —

некий аналог

вечности и покоя.

…жаль, что тебя не стало,

и всё такое.

по образу и подобию

«оставь ему господь…»

оставь ему господь

и кровь его и плоть

и кров его и стол

и жизни смысл простой

не обрекай на смерть

на боль в чужой стране

не вынуждай гореть

и выгорать в огне

не направляй на путь

бессмысленной борьбы

позволь ему не быть

орудием судьбы

не постижима суть

ни замыслов твоих

ни промыслов твоих

оставь ему двоих

оставь ему двоих

«кровь не бурлит по венам…»

кровь не бурлит по венам

течёт едва

якобы о нетленном

слова слова

некогда выпить водки

сходить в кино

в гости к одной красотке

выбраться но

к факту литературы

не отнести

ни пьянство ни шуры-муры

кропай сиди

лепи типовые строки

все с потолка

о вечности ли о боге

тоска тоска

«у детишек совсем новый год…»

И, встречая ночную прелестницу,

Улыбаясь в лучах фонаря,

Наблюдать, как небесную лестницу

В алый шёлк убирает заря.

Валерий Брюсов

у детишек совсем новый год

третий день как настали сугробы

в небесах шелестит самолёт

плавниками космической рыбы

и петарда взмывает утробой

грохоча и пугая народ

пробираясь домой от метро

отмечай измененья в пейзаже

там где бурым всё было и рыжим

снег лежит и значительно выше

небо стало и вроде как даже

легче дышится зимней порой

так бывает в конце ноября

замордован работой и бытом

ощущая себя то ли быдлом

то ли трупом до срока отпетым

формалином и спиртом пропитан

встанешь вдруг и в лучах фонаря

озираешься не говоря

ничего и взмывает ракета

и окрестные окна горят

«мёртвые хоронят мертвецов…»

мёртвые хоронят мертвецов.

сделай подходящее лицо

под такой ответственный момент.

в траурном переплетенье лент

мёртвые, теперь уже, цветы, —

как она и он, как я и ты.

скорбно и торжественно стоим.

смотрим, как уходит в небо дым,

растворяясь в бледной синеве.

такова, вздыхаем, селяви. —

бьёт ключом, и всё по голове.

прёт, как танк, и не остановить.

альбиони, моцарт и шопен.

суета, томление и тлен.

вязкие прощальные слова.

зябнущего неба синева.

дальний звон нездешних бубенцов.

мёртвые хоронят мертвецов.

«Как будто тебя и нет…»

Как будто тебя и нет.

Как будто ты умерла. —

Лежишь в обрамленье лент,

Траурных, все дела.

Подруги, друзья, родня,

Скрежет зубовный, плач.

Как славно, что без меня,

Что я не вон тот трубач

В оркестре, что с бодуна

Не попадает в такт,

Я даже не из окна

На это смотрю, а так —

Пива купить в лабаз

Шёл через школьный двор.

А тут и тебя как раз

Хоронят под си-минор.

Ни месяца, ни числа,

Недавно или давно —

Не помню. Ты умерла.

И хватит. И всё равно.

Троицк - Москва 2

белым саваном искристый снег

А. Кусиков

Жестянка маршрутной газели

пятнадцать везёт человек.

Плетётся порой еле-еле,

порой ускоряет свой бег.

Вжимает педаль до упора

водила, пытаясь успеть

с налёта рубеж светофора,

как вражий редут, одолеть.

Вморожены в узкие кресла,

мы живы, мы дышим пока,

кемарим вполглаза под песни

о тяготах жизни ЗэКа.

Душа ли останется в теле,

оттает ли иней с ресниц,

когда: «…ювелирных изделий»

и скользкая лестница вниз? —

Неведомо. Скрыто во мраке

грядущее. Дёрганый бег

маршрутки, дорожные знаки

и саваном искристый снег.

«последнее ерунда…»

последнее ерунда

вычеркни из письма

ты всё равно никогда

не сможешь сойти с ума

настолько чтобы уйти

до времени за черту

так что не городи

ерунду

последнее чистый бред

пафос позёрство блажь

его изначально нет

и ты это знаешь

так что оставь перо

в покое живи как есть

зови это всё игрой

в игре своя прелесть

«не обращайся к богу…»

не обращайся к богу

бог не услышит

толку-то бить тревогу

небо не дышит

осенью в этом сером

городе смерти

где ни любви ни веры

ибо не светит

в небе ни солнца

ни путеводной милой

только дворы-колодцы

только могилы

Москва - Троицк

живи как все в одиночку

не умирай живи