Новый Мир - [48]

— Вот именно, — отозвался Шейн, закончив табачные манипуляции, — вот именно. По крайней мере, раньше однозначно стоило! Вы, наверное, на официальном содержании. Поэтому давно не покупали в английских магазинах разную хозяйственную мелочь, не так ли?

Мартин слегка потупился. Что верно, то верно, «Злой Клэр» мог спускать с подчиненных по три шкуры на дню, но в отношении снабжения «Арсенал» сбоев не давал даже в худшие дни осени сорок второго.

— Видите! — воодушевился американец, — когда разговор заходит о войне, все в первую очередь думают о снарядах и забывают, что людям надо одеваться и чинить одежду. Об этом я и беспокоюсь. С некоторой выгодой для себя.

— И хорошая выгода? — поинтересовался Мартин.

— Теперь уже не знаю. Британская таможня никогда не была особенно приветлива к тем, кто привозит товары из-за границы. Дескать, пусть покупают отечественное. Теперь же… В каждом приезжем они видят немецкого или на худой конец русского шпиона и террориста.

— Странно, — удивился Мартин. — Вроде бы должно быть наоборот, если не хватает своих сил, нужно порадоваться помощи со стороны. Все-таки война, лишения.

— Косность, — вздохнул Шейн. — Косность, традиции. Еще, говорят, финансовая политика — никакого вывоза капитала из страны. И вот результат! Раньше я приезжал с отдельными образцами и стопкой контрактов, все было цивилизованно и очень удобно. Я раскладывал образцы, записывал пожелания, оформлял сделки, собирал все и шел дальше. Теперь как нищий коробейник тащу с собой три чемодана. Что-то конфискуют на таможне, большую часть придется раздавать в виде …э-э-э… благодарности за разные услуги и так далее. Скоро мне придется торговать вразнос, буду ходить с лотком на шее как мои предки.

— Ну-ну, наверное, не все так скверно, — осторожно заметил Мартин. Разговор начинал его утомлять. Американец был забавен и обаятелен, но сигарета дотлевала, сырость просачивалась сквозь тонкое пальто, не рассчитанное на такие испытания.

— В-общем да, — согласился Шейн. — Бывало и хуже. Малоприбыльный и трудный. И становится труднее от раза к разу. Я почти забыл, как выглядит дом. Две-три недели у вас, на острове, потом обратно, а там я днюю и ночую в конторе. И снова к вам. Конечно, определенный доход есть, но все равно, это нездоровый бизнес, очень нездоровый.

Коммивояжер начал длинно и многословно жаловаться на мелкие нюансы, благодаря которым он не может организовать свое дело на месте, лишь посылая заказы на родину, и вынужден мотаться через океан как простой торговец с чемоданами образцов.

Мартину стало совсем неинтересно, вежливо сославшись на неотложные дела, он свернул беседу и поспешил прочь с промозглого и продуваемого мостика. Повернувшись спиной к американцу, он не видел, как тот глубоко затянулся. Яркая вспышка сигары отчетливо высветила лицо Шейна, холодный, оценивающий взгляд, которым он проводил канадца. Очень холодный и очень оценивающий, совсем не соответствующий образу добродушного и слегка недотепистого торговца с чемоданами полными иголок.

Мартин стукнул металлической клепаной дверью. Стащил изрядно отсыревший плащ и шляпу, небрежно развешивая на импровизированную вешалку из нескольких реек, скрепленных на живую гвоздиками и обрывками бечевки. Протянул Берлингу бутылку воды. Ради нее пришлось попотеть, блуждая в глубинах огромного корабля.

Берлинг слабым кивком поблагодарил и приник к сосуду, жадно и шумно глотая. Мартин присел рядом, на складной стульчик, места в каюте осталось ровно на то, чтобы со вздохом облегчения вытянуть слегка замерзшие ноги. Что он и сделал.

Слегка взбодрившийся, Берлинг уже вполне осмысленно и не так обреченно присел на койке, скрестив ноги по-турецки.

— Лучше, гораздо лучше, — констатировал он глубокомысленно. — Что так долго?

— Встретился с американцем. Поговорили.

— Не люблю американцев.

— Это потому, что ты мизантроп.

— Я не мизантроп, я просто не люблю американцев. Нам — самолеты, красным — зенитки. Беспринципные буржуи.

— Правда? — приподнял бровь Мартин. — Беспринципные?

— Совершенно беспринципные, — немедленно откликнулся Берлинг, дважды горевший в самолете, подбитом непримиримыми борцами с мировой буржуазией, подмигивая Мартину в ответ.

И оба расхохотались.

— Все-таки к тебе вернулось остроумие, это хорошо, — одобрил Мартин. — Надолго?

— Не знаю. Пока вроде отпустило. Мутит, но, по крайней мере, не выворачивает наизнанку. А что за американец?

— Коммивояжер. Торгует в разнос, — рассеянно ответил Мартин.

— И же говорю, буржуй. Не боится плыть через океан, рискуя пойти на дно со всей прибылью.

— Он как раз везет товар, прибыль еще только предстоит получить. Вполне приличный американец. Мы ведь тоже плывем. И не очень боимся.

— Говори за себя, — буркнул Мартин. — Вот я очень боюсь. Даже не столько подлодок, сколько атаки с воздуха.

Это был их давний спор, что эффективнее и болезненнее для судоходства. Мартин отстаивал старую добрую доктрину «самолеты для суши, корабли для моря». Берлинг же, как и положено фанатичному любителю авиации, считал, что и на суше, и на море нет ничего страшнее самолета. В этом он был полностью солидарен с Ченнолтом, неоднократно высказывавшем нехитрую мысль: красные глупо пренебрегали перехватом британских судов, предпочитая нацеливать авиацию на чисто наземные операции. И как только скудоумные коммунисты поймут свою ошибку, тут Британии и конец.