Новый мир, 2013 № 04 - [6]

Мама поджимает губы и молчит.

— Сегодня же вернешь вместе с замечательным демисезонным пальто, которое она также пытается навязать тебе, — вспоминает папа. — Сколько она требует за него?

— Тысячу шестьсот рублей.

— Даже будучи новым, оно не стоило больше восьмисот, — определяет папа. — И сидит на тебе как на корове седло. То есть не столь изящно, как на корове седло, — скорее как генеральский вицмундир на племенном хряке.

— Спасибо за комплимент, — говорит мама.

— Пожалуйста, — кивает папа. — Пуговица на животе с трудом застегивается, зато рукава свисают до колен. Являешь собой экземпляр пожилой человекообразной обезьяны, загребающей руками придорожную пыль! Нинусенька, я не допущу, чтобы моя жена расхаживала на людях в таком виде.

— Да, твоя жена, — хмыкает мама.

Пальто действительно странное. Приятного вишневого цвета и поношенным вовсе не выглядит, но фасон на удивление нелепый — перевернутая трапеция: полтора метра в плечах и зауженный низ.

— Рукава можно укоротить и подшить, — замечает мама.

— Ты немедленно отнесешь его обратно, — повторяет папа.

— Чудесно, великолепно — отнесу обратно и останусь на осень вообще без ничего! Перешить то, которое вот уже тридцать лет неизвестно с какой целью гниет в сундуке, ты не позволяешь! Память о покойнике неизменно перевешивает интересы живого человека. А когда я пытаюсь найти какую-то замену, это немедленно наталкивается на яростный отпор.

Папа потирает кончиками пальцев лоб и молчит.

 

Билеты удалось достать только в общий вагон, соседи наши по “купе” все время меняются, едут на короткие расстояния. Дольше других сидят старик с плетеной корзиной, повязанной белой тряпкой, и молодая женщина вообще безо всякого багажа, с одной полупустой клеенчатой кошелкой. Да еще девушка на боковой полке. Мама уже выяснила: девушку зовут Жанна, и она, как и мы, едет до самого Жданова. Из Златоуста. Тетку навещала, а сама живет в Жданове.

Златоуст наводит маму на воспоминания о проклятом Красноуфимске и перенесенных в нем страданиях. Я стараюсь не слушать, читаю книгу.

Старик всю дорогу молчит, не спускает с колен свою корзину и даже в туалет не ходит. Женщина тоже молчит, но иногда как будто вздрагивает и икает.

— А вы, простите, куда же? — не выдерживает мама.

— Я? — пугается женщина. — Домой. Я со станицы Буденновка. Деточки у меня дома. Двое. В Архангельск ездила, мужа искала, — прибавляет она, помолчав. — Бросил он меня с деточками, и себя не кажет, и на детей не платит.

— Как — не платит? — не понимает мама. — Почему вы решили искать его где-то у черта на рогах в каком-то Архангельске, вместо того чтобы официально подать на алименты?

— Люди сказали, будто видели его там.

— Но это же бисова даль—Архангельск! Большой портовый город, полно пришлого народу, как можно в таком содоме найти человека?

— Мне адрес дали, только не было его там. Я три дня на лестнице сидела, думала, может, придет. Нет, не показался. — Она вздрагивает и громко икает.

Жанна лежит на своей полке, накрывшись простыней, слушает разговор и вздыхает. Белая простыня замечательно подчеркивает изящный изгиб ее бедра.

— Что за безумие… Три дня сидели на лестнице?.. — ужасается мама.

— Три дня сидела.

— Нужно было обратиться в суд, в милицию, а не сидеть на лестнице.

— Нет, не хочу я в милицию, — всхлипывает женщина. — Я ему в ноги кинусь. Скажу: что ж ты со мной сделал? Я ж молилась на тебя, души в тебе не чаяла! Зачем ты меня покинул? С деточками… Чем я тебе не угодила?

Мама всплескивает руками:

— О боже! И вы думаете, это поможет? Думаете, он сидит и ждет, пока вы ему в ноги бухнетесь? Скажите спасибо, что не встретили. Он бы вас с лестницы спустил. Еще и сапогом огрел — для убедительности. Вы посмотрите, что вы с собой сделали, — да на вас глядеть страшно!

Глядеть на нее действительно страшно — лицо желтое, осунувшееся, под глазами черные круги.

— А зачем мне жить — если без него? — шепчет женщина и замирает на лавке.

— Безумие, безумие… — бормочет мама. — Последние деньги потратили — на что? На погоню за призраком.

Женщина вздрагивает, всхлипывает, но молчит. Старик с корзиной тоже молчит, а поезд катит, катит… Постукивает на стыках колесами.

 

— Нет, уж лучше одной век вековать, чем так-то… — вздыхает Жанна из Жданова, когда соломенная вдова выходит наконец на своей станции.

 

Геннадий встречает нас на перроне, усаживает в машину и везет в село Ялта.

— Договорился наилучшим манером, — радуется он, — у Овчинниковых будете жить. Максим Платонович Овчинников. Правильный мужик, толковый. Бригадир в рыболовецком совхозе. Парторг. Уважаемый человек.

— Женатый? — интересуется мама.

— Женатый, а как же! Жена, двое детишек, мальчик и девочка. Хозяйственный. Дом на самом берегу, минута от пляжа. Двух свиней держат, кур десятка два или три. Огород большой, сад. Ни в чем недостатка нет.

Самого Максима Платоновича дома не оказывается, принимает нас его жена Екатерина Григорьевна, молодая дородная женщина. Показывает комнатушку, в которой мы будем жить, — не комнатушка даже, так, край горницы за тонкой фанерной перегородкой. Мебель — две узкие железные кровати и большой дощатый ящик вместо стола. Больше ничего нет. Мама вздыхает.