Новый мир, 2012 № 04 - [25]

Тик-тук, бом-бом

Тук-тик, бом-бам

Ты не стучи туда, где не зовут;

ты не зови того, кто не стучит.

Пронеси в руках раскаленную

вынутую

из огня связку —

и выбрось ключи.

Дон-дзынь! дон, дон

Дзынь-дон, дин-дон

На ладонях ключами выжжен след —

завтра он будет узором

крыла бабочки,

послезавтра — она упорхнет в слова,

посмотришь — в ладонях ничего нет.

Встанешь прямо

зовущей тишиной

Ладони сложив

местом для музыки

 

 

*     *

 *

Столько кругом отголосков,

что слишком сложно различить голос:

налево посмотришь — эхо,

направо — тоже

Будто ходит оно по кругу,

само себя отражает —

и все давно позабыли

того, кто вскрикнул

Что за слово случилось?

Звал ли на помощь,

или радостно восславил

небо и землю —

этого мы никогда не узнаем,

мы никогда его не увидим.

Потерявшиеся во вращении слепого звука,

повторений повторов, удвоений и без того двойного —

мы присоединяем к общему шуму свой невнятный шепот,

возгласы, крики

Шумит земля голосами,

полон голосами воздух

Я встану прямо насколько умею и глаза закрою,

буду молча стоять, как вода и деревья —

в беззащитности своей

становясь сильнее

Навстречу другой тишине тишиной выльюсь,

наполнюсь встреченным — стану единой,

будто тот голос, что не расслышать,

ненайденный, потаенный

Все самое важное я скажу тебе молча,

а неважное, множась, выговорит эхо

 

*     *

 *

Прилетел жук, крылья сложил, и показал: вот.

Я посмотрела на панцирь его,

на колючие тонкие лапки его,

и ответила: это о том.

Ветер подул, подсолнух качнул коронованной головой.

Я посмотрела, как желты короны зубцы,

как стебель держащий тонок и слаб:

да, и это о том.

Включила симфонию Брамса.

Общий голос рос, потом обрывался.

Один, как гобой, человек в тишине.

Пел: да, это о том.

Я в глаза человеку смотрела, и трогала кожу,

И долго лежала с ним молча.

Пока я молчала, любовь говорила.

Да, говорила о том.

Все об одном,

вся об одном,

неявная речь

из глубины яви,

об одном,

единственно важном,

том самом.

 

*     *

 *

                    Папе

1

Есть расстояние от края до края неба,

сердцем одним измеряемое,

удивлением взгляда

перед распахнутым и огромным,

голубым глубоким.

Есть расстояния, измеряемые шагами,

утренним транспортом,

взглядом, направленным в землю,

чтобы не наступить на пятки спешащего рядом

по асфальту волнистому и

ровному подземному мрамору.

А есть такое расстояние,

какое ничем не измеришь,

кроме времени.

Таково оно между нами:

о нем не скажешь

ни воздухом,

ни землей,

ни взглядом,

ни сердцем.

Но — то тянущимся, то бегущим,

то водоворотом

закручивающимся

временем,

отпущенным мне —

до моего —

отсутствия.

 

2

От ветки полнокровной до цветка,

от стебля до травы торчащей,

от насекомых всяких до зверей:

собак, котов и птиц кричащих,

от вечера синеющего до

полного живого дня —

такого плотного и тесного,

какой бывает только летом

неотменимое, неоспоримое

натянуто невидимое нет.

Мы с мамой смотрим на свое нигде.

Его не видит ни сосед, ни яблоня.

Стоит большое лето, как вода —

торжественное в цельности сплошной.

А наше нет качается везде,

отсутствие пронизывает воздух

и проникает все его цвета,

подмешивая строгую прозрачность.

Ее не видят ни сосед, ни яблоня.

Так я не вижу, как другие нет

пересекаются с моим в пространстве общем,

и как из них бьет острая трава,

и белые цветы сияют повсеместно.

Со временем сжимаются они

до капли водяной, и эта капля,

как концентрат любви, проходит в землю,

в ту землю, где они всегда лежат.

И океан присутствия растет

из маленькой неизъяснимой капли.

 

 

3

И стало надо мной другое

Зимнее

И дымка вдалеке

Дорога кладбищем прозрачна и пуста

Туда где бывшее родным лежит в земле

Так близко и так далеко

И камни белые над ним, цветы сухие

И зимнее большое — надо мной

А было впереди — без края; ветер

И камни белые над ним, как облака

Мы через память чистую свою

Становимся свободнее, идем,

Как будто бы летим —

Так медленно, как крупный снег летит

Как смерти нет для снега,

Смерти нет,

Есть здесь и память.

Все, что золотое

Собрать внутри —

И дать прямой ответ

На просьбу

Здесь всего

Ответить золотым своим

Внутри подобьем

Любовью и вниманием

Тому, что здесь сейчас

И что когда-то здесь.

 

*     *

 *

Эта горстка — золото дней.

Лежит у меня в руке.

Тихо и беззащитно

Случается

Важное.

Никогда не гремит маршами,

Но музыкой на воде.

Это золото — музыка.

Музыка лежит у меня в руке.

Годы и годы

Ширятся

Память мелеет.

Тонкое оседающее

Все тоньше

Легко лежащие на моей ладони

Случайное слово

Несмелая нежность

Окно, ненароком

оставленное открытым

Край вечнозеленых помидоров

Абузяров Ильдар родился в 1976 году в г. Горький. Закончил Нижегородский государственный университет им. Лобачевского. Печатался в журналах “Новый мир”, “Октябрь”, “Знамя”, “Дружба народов” и др. Живет в Москве.

 

 

 

1

— Шайзе, шайзе-почта, — выкидывал в корзину для мусорной почты один за другим конверты Мартин. Все письма были уведомлениями-штрафами, в которых предлагалось в обязательном порядке заплатить за квартиру, за свет, за Интернет, за подписку, которую Мартин оформил как бесплатную на три недели и забыл вовремя от нее отказаться. В общем, стал жертвой изощренного рекламного хода. А тут еще очередное письмо из библиотеки об очередном штрафе в два евро. И за что? За книгу об архитектуре, которую он взял, чтобы прочесть о домах района, куда он три месяца как переехал.