Новый мир, 2011 № 08 - [35]

Еще раз спросила Мать:

— Так ты просишься обратно, в мир?

— Да, — ответил за него Старик, — он хочет обратно. И просит много…

— Избалованный мальчик, — вздохнула вода, сделавшись бледно-лиловой. — Сколько же ты просишь? Трех дней, чтобы добраться до своего становища и умереть дома, тебе хватит?

— Он просит много, — повторил Старик. — Он хочет дожить до того дня, когда его внук…

— Внук… — эхом произнесла Мать

— ...Когда его внук сможет повторить семь шагов своего отца и делать все, что положено взрослому мужчине.

— Внук, — вновь произнесла вода. — Светлоглазый Сэвсвэр, мой подарок тебе…

Напевный голос вдруг налился тяжестью.

— Мой последний подарок тебе, мое последнее послание тебе. Тебе — на ком остановилось мое сердце! Я послала его, чтобы разбудить твою неблагодарную душу, но она так и не проснулась. Ты чтил богом себя и принял внука за свое божественное продолжение. А ты человек, всего лишь человек, развлечение духов и сладкая пища червей — ты и здесь не вспомнил обо мне!

Мэбэт упал на колени:

— Клянусь, я принесу тебе жертву, самую великую и щедрую жертву, я воздам тебе за все, что ты сделала для меня.

Слова его были наполнены настоящим, прежде неведомым ему страхом.

— Теперь ты говоришь совсем как человек, — сказала Мать, и Мэбэт растерялся, пытаясь понять, что в этом голосе — печаль или тожество сильного над бессильным...

— Старик дал мне жизни…

Едва заметно вода подернулась алым — это был признак недоумения и предвестие гнева. Опережая Мать, Старик заговорил сам:

— Да, это так… Я дал ему жизни, одиннадцать лет, ровно столько, сколько нужно, чтобы Сэвсэр принял семью Мэбэта, имел силы охранять спокойную старость своих близких и мог продолжить род. Не торопи гнев.

Вдруг увидел Мэбэт, как сползла седая медвежья шкура и показался тот обезножевший старик, которого встретил он тридцать пять лет назад на медвежьем празднике. Нарты, устланные шкурами, стояли рядом.

— Я ведь говорил тебе, малый, что нет такого сердца, которое не сломалось бы. Помоги-ка мне забраться…

Исчез Старик, исчезли нарты, снова возник перед Мэбэтом седой медведь.

— Ты сама велела позвать его, — сказал он Матери. — Мэбэт, покажи жизнь, которую я тебе дал.

Любимец божий достал связку из-за ворота малицы. Тут же дощечки заиграли на огромном когте Старика.

— Люди и так говорят, что боги несправедливы: к одним жестоки, другим благоволят, — сказал медведь. — Закончим охоту, раз начали. Будем справедливы.

— Что ты наделал, — тихо, без гнева сказала Мать. — Что ты натворил? Ты ведь знаешь, что ждет его?

— Знаю.

Старик грузно повернулся к Мэбэту, сел по-собачьи, совсем так, как в тот день, когда он вышел из берлоги и ждал смерти. Прошло немного времени, и он заговорил вновь:

— Люди уподобляют мир своим жилищам. Но мир — не чум, в который можно войти и выйти, откидывая один и тот же полог. Тебя привела сюда твоя тень, ты шел в святилище, следуя за ней. Вернуться тем же путем ты не сможешь. Вот это, — связка вздрогнула на когте Старика, — тебе предстоит пронести через одиннадцать чумов. На самом деле они совсем не похожи на жилища людей. Они невидимы. Ты встанешь на лыжи, рядом будет бежать твой пес, и тебе будет казаться, что ты идешь все по той же земле, по которой ходил всегда. Но это другая земля, и даже совсем не земля. Тебе предстоит пройти одиннадцать пространств, которые есть граница между миром людей и миром богов. Их называют чумами искупления. Там обитают дела людей, злые и добрые, за которые человек не успел получить воздаяния, пока дышал и ходил по земле. Неотплаченное добро и зло живут в тех чумах. Знай об этом. Зло или добро совершал ты, Мэбэт, про то пусть люди судят. Но ты прозван любимцем божьим только потому, что мы хранили тебя.

— Если захочешь вернуться, — продолжила Мать, — тебе предстоит великая война, ибо выкуп кончился. Мы уже не в силах откупаться от оголодавших духов. Твоя дорога к людям лежит через их угодья, и в этом пути меня уже не будет с тобой. Подумай, мальчик…

— Ты прокляла меня? — спросил Мэбэт.

— Нет. Я и сейчас люблю тебя и не хочу, чтобы ты страдал. Если бы ты захотел уйти из мира сейчас, без этих мучений, мне было бы спокойнее. Ведь ты был избран мною. Но человек умирает, рано или поздно это должно было произойти и с тобой. Так повелось от сотворения мира, и даже я не в силах что-либо здесь изменить. Поэтому не думай, что боги всесильны.

— Тебя ждет великая война, — Старик повторил слова Матери, — самая великая и тяжкая из всех войн — за самого себя. С тобой только твое оружие, твой пес и ты сам. Твоя удача уже не будет незаходящим летним солнцем, и победа в руках случая. Подумай, Мэбэт, прежде чем решиться на эту войну…

— Когда присылают оленя с меткой, отказываться некрасиво и прятаться глупо, — сказал Мэбэт. — Благодарю вас, великие, за милость и щедрость. Я выбираю войну.

Он поклонился до земли Матери и Старику. Но Мать уже исчезла — на том месте, где стеной волновались воды, плотно, будто сросшись, стояли ряды сосен, ущельем уходивших в сумрачную бесконечность.

Старик обернулся:

— Пошли, я провожу тебя.

Он надел ремень с дощечками себе на шею, тяжело поднялся, встал на четыре лапы и пошел вперед, вдоль сосен. Седая шкура перекатывалась на огромном старом теле.