Новый мир, 2009 № 11 - [15]

3) подготовить к отправке и вывозу, откомандировать и вывезти багаж (вещи, книги, утварь);

4) получить и оформить визы, обменять в разрешенном количестве рубли на валюту;

5) купить билеты на самолет;

6) сделать необходимые закупки.

Инструкция для эмигрирующих фамилий

Мальчику было трудно просыпаться по утрам зимой. Родители же мальчика всегда вставали очень рано, и, так как спали они все в одной комнате, он просыпался и больше не мог уснуть. Надо было идти в школу, а в школу ходить мальчику было тоже очень плохо. Плохо было ему сидеть за зелёной крашеной партой с откидной крышкой и ковырять пальцем в дырке для чернильницы. Плохо было ему и слушать учительницу, поэтому мальчик смотрел на своё отражение в черном окне, а учительница, которую звали Вера Николаевна Липатова, говорила следующее:

— Онегин едет по России, а кругом расстилаются колхозные поля...

И ещё она говорила:

— В черепной коробке Татьяны зашевелились мысли...

Вера Николаевна Липатова работала в школе давно и работу свою любила, хотя муж её, служивший в организации, которую для краткости называли просто “органы”, уговаривал её отказаться нести разумное, доброе и вечное.

— Зачем тебе это? — спрашивал он, вернувшись со службы.

Но Вера Николаевна любила свою литературу, кроме, разумеется, всяких там Саш Чёрных и Андреев Белых и вообще русского декаданса.

Поэтому сейчас она стояла посреди классной комнаты и несла разумное, доброе и вечное, хотя её посев не всегда произрастал должным образом. Часть её учеников спала, часть смотрела в окно, а Миша Рябчиков рисовал её в голом виде на последней странице тетради. (Тут мы сами задумались: “А был ли мальчик?” — Миша Рябчиков со своей ранней сексуальностью определённо был, а вот мальчик...) Итак, Вера Николаевна Липатова несла доброе и вечное, чтобы её ученикам было гораздо лучше жить.

Она говорила:

— Закономерен вопрос: где были бы сейчас все эти Раскольниковы и Каратаевы? Нет, не в рядах сторонников мира, наоборот, в стане империализма и реакции, там в качестве руководителей крестового похода против разоружения и демократии делали бы они своё чёрное дело...

Мальчик же начал аккуратно записывать в тетрадку слова учительницы, потому что за окнами, а значит, и в его душе начало светлеть. К тому же он очень любил литературу (почти так же, как и его учительница). Он даже решил стать писателем.

Писателем он, правда, не стал, но, став сначала младшим лесопильщиком, потом лесопильщиком просто, а затем старшим лесопильщиком, значительно прирастил богатство России Сибирью, а Вера Николаевна, по слухам, уехала на Кубу со своим мужем, чтобы преподавать там в русской школе при посольстве. Дальнейшая судьба её неизвестна.

Сейчас я задумываюсь — была ли на самом деле Куба? Кубы, я думаю, просто нет. Никакой Кубы нету — её разбомбили во время Карибского кризиса 1962 года. Только обеим сверхдержавам признаться в этом стыдно, и вот они кобенятся. Наняли каких-то двойников, что в голливудских студиях барбадос изображают.

Мне рассказывал об этом майор Прокопович. Это специально обученный был майор. Но и он, конечно, ни на какой Кубе не был, а просто его вызвали наверх и заставили выучить несколько историй, что были сочинены А. Яковлевым и референтом Бовиным в ЦК КПСС.

Один Елпидифор Сергеевич был уверен в существовании Кубы.

После одной беседы с ним (о которой речь пойдёт ниже) я даже написал письмо на радио.

Я начал спрашивать про Кубу и судьбу своей учительницы, которая так повлияла на мой выбор пути, даже на встрече одноклассников, спустя много лет после окончания школы. Отчего-то там много говорили про эмиграцию — биографически не вовремя. Я беседовал с женщинами, что хотели уехать в хлебную заграницу, — и желание это было как-то не по росту и не по возрасту. Это сорт зарока, напряжение, сходное с тем, что видно на лице солдата-первогодка, в шестой и последний раз подтягивающегося на перекладине. Это студентам легко менять страны и паспорта, а тут...

Многие изменились до неузнаваемости, некоторые стушевались, а некоторые имели вполне боевой вид. Обширные материнские груди рвались из декольте.

На свет были извлечены альбомчики с фото. Я думал, что они уже повывелись и все глядят только в экранчики своих карманных компьютеров. Разговоры при этом были как в сумасшедшем доме.

— Ты? Или не ты?

— Не я? Или я?

Или:

— Я учил французский, но все забыл.

— А я забыл итальянский.

— Учите латынь, — сказал я тогда мрачно. — Будете понимать, что врачи пишут.

Про Кубу и учительницу никто ничего не знал, и вот уж приступили к фотографированию за едой, вот уж и караоке с русским шансоном… Вот старая знакомая наклонилась ко мне.

И запомнил её отрывочно.

— В нем погиб певец.

— Отчего же погиб. Он его воскресил, поэтому поет Лазарем.

Я всё ещё не терял надежду. Наши доморощенные иностранные граждане уже начали пользоваться новоприобретенными языками, мешая их с русским. Вот уже наши подрощенные бандиты стали предлагать свои услуги со скидкой, по-дружески. Спели ещё.

— Синдерюшкин не придет, — шептались у меня за спиной. — Он трахнул первую жену Козодоева.

— Когда?

— Да уж лет семнадцать как.