Новый мир, 2009 № 08 - [4]

Улыбалась в ответ: противно — нет, там есть очень интересные личности, а насчет страха — страшней, пожалуй, когда отгорожен, отделен или, вернее, кажется, что отгорожен. Если же входишь туда, в неизвестность, когда прямо перед глазами, все меняется — живые люди, разные, и не страшно вовсе, а вполне обычно...

Маша рассказывала, Томка на их первую после окончания школы встречу притащила какого-то незнакомого парня — непонятно зачем. Бог весть кто, может, и уголовник… Ребята с ним чуть не подрались, а под конец он набрался так, что Томке с Машей пришлось тащить его на себе.

Как она их выбирала?

И в тюрьме тайком передавала записки какому-то зэку, который то ли проворовался, то ли оказался в чем-то замешан. Как же, тоже интересная личность! В самых неподходящих местах откапывала себе этих интересных, даже не задумываясь о последствиях, об опасности, а если даже и задумывалась, то ни от чего это ее не удерживало. Были, впрочем, среди ее подопечных не только уголовники, но и всякие прочие — сектанты, геи… Чистейшей воды авантюризм.

Ей бы сестрой милосердия. С тем же Валеркой никудышным, амбиции непомерные, а результат — ноль. Валерка-то хоть честным человеком был, даже слишком, в отличие от иных (потому и из милиции ушел).

Будто не могла без крайностей: либо — либо. Либо рецидивист, либо борец за правду и справедливость.

Версия: хотела, прежде чем на юридический поступить, поближе жизнь узнать, среду эту… Тоже возможно, хотя ничего поначалу про юридический не говорила. Нет, учиться она, несомненно, хотела, но там ли? Однако именно так — сюда ее относило: сначала тюрьма, потом суд, затем, совсем недолго, милиция, где она, кстати, и познакомилась с Валеркой, который как раз учился на юридическом, сначала на очном, потом на заочном, а после совсем ушел — и из университета и из милиции. Сюда относило, но и здесь не получалось.

В суде тоже долго не задержалась, и не потому, что не хотела, у нее как раз хорошо получалось, с ее сметливостью и добросовестностью, ею как секретарем очень довольны были — исполнительная, вдумчивая. И старательности не занимать — умела выкладываться. С судьей, с Рязановым, хорошие отношения, он даже к ним домой заходил как-то, по делу, и Тамару, пока та на кухне чай готовила, хвалил. Без нее, сказал, ему бы гораздо труднее было, а с ней спокойно — уверен, что все будет сделано как нужно. И вообще очень важно, когда рядом единомышленник, особенно в их сфере. Сам Рязанов, уже в летах, впечатление производил серьезное. Даже в манерах чувствовалось что-то внушительное, веское — судья, одним словом.

Ей как матери, естественно, приятно, она тогда вдруг ощутила неслучайность Тамариного тяготения: не просто относило, а сама... Значит, и учиться потом смогла бы, на том же юридическом. Ей даже в суде особую рекомендацию при хорошем отношении вполне могли дать. Ей тогда сам Рязанов сказал, в отсутствие Тамары. Успокоил ее. Да и суд все-таки другое дело — не то что тюрьма, та представлялась чуть ли не последним местом на земле, проклятым. Даже если ты не заключенный или там подследственный, а только работаешь, все равно как бы печать отверженности.

Тамара вроде тоже стала повеселей: Рязанов сказал, Рязанов попросил, мы с Рязановым... Если б это “мы” еще продлилось, не прервалось так внезапно и неожиданно! Впрочем, так ли уж неожиданно?.

Мрачная стала приходить, с каждым днем все мрачней. Неприятности? Нет, не у нее, впрочем, и у нее, хотя на самом деле у Рязанова. Больше ничего нельзя было добиться. Но что Рязанов скорей всего уйдет, это она из нее вытащила. Так и случилось. И Тамара после его ухода совсем недолго проработала, тоже не захотела оставаться.Такойсуд ее не устраивал. Какойтакой? А такой, где не закон, а черт знает что! Все время на судью давят, звонят, предписывают, что надо и что не надо, откуда тут справедливости взяться? потому и Рязанов не захотел. И правильно, потому что невозможно.

Она еще попыталась ей возражать: ну хорошо, ушел Рязанов, уйдет Тамара, что же будет, если все честные, порядочные люди будут уходить? Кто останется? А так и будет, как сейчас, она не собирается исправлять мир, на это у нее нет сил... К тому же она не уверена, что его нужно исправлять.

Что же нужно?

А ничего, просто жить!

Но разве Тамара просто жила? Нет, не похоже. И вообще: если несправедливость, если мир во зле, то зачем она тогда снова, бросив суд, пошла не куда-нибудь, а в милицию? Чего там-то не видела? Те же преступники, мошенники, хулиганы, на которых должна была досыта насмотреться и в тюрьме и в суде? Да и про саму милицию известно. Что там-то забыла?

В самое пекло ее тянуло, в самую муть. Словно хотела в чем-то удостовериться, именно с этой стороны. На это сил хватало? Вроде как что-то пыталась то ли себе, то ли еще кому доказать. Только что? Что она такая отважная, оригинальная, сильная? Что?

Из самой не вытянуть было — сколько раз просила ее, настаивала, требовала: объясни! Это же очень важно — понять. Если б поняла, то, может, смирилась. Ну хорошо, если не юридический, тогда — что? Цель какая? За каким дьяволом себя так мордовать? Она же видит, как нелегко ей все это дается.