В “Северном дне” обращение Губиспокома восприняли с точностью до наоборот. 12 мая в № 92 газеты “Северное утро” была опубликована редакционная статья, с прямым призывом к свержению Советской
власти.
В тот же день Губисполком выпустил приказ о закрытии “буржуазной газеты” “Северный день” и аресте Максима Леоновича Леонова.
Но на следующий день вопрос каким-то образом был разрешен, и ни закрытия газеты не произошло, ни ареста Максима Леоновича. По всей видимости, архангельский Губисполком чувствовал себя не настолько уверенно, чтоб идти на прямые репрессии.
Редакции “Северного дня” было сделано внушение. И действительно антибольшевистские материалы со страниц газеты исчезли, зато стали появляться горячие депеши из Москвы.
В номере от 30 мая 1918 года “Северный день” публикует “Приказ всем губернским, уездным и волостным совдепам и крепдепам о создании крепкой и строго организованной Красной армии”.
Приказ подписали председатель ЦИК Свердлов, председатель Совнаркома Ленин, нарком по военным делам Троцкий.
Во второй половине июня в газете появляется приказ о введении в районе всего Архангельского порта военного положения.
Город пока живет вполне себе светской жизнью. Леонид Леонов регулярно отчитывается о театральных постановках. В Театре Гагаринского сквера он смотрит комедию Шаха “Ее первая любовь” и постановку по пьесе Леонида Андреева “Gaudeamus”. “Холодная погода не повлияла на сборы”, — замечает Леонов в рецензии. Затем посещает “Коварство и любовь” Шиллера (“Театр полон”, — вновь отчитывается он) и “Распятую” Лернера.
Только 3 июля “Северный день” публикует запоздалое “Оповещение”: “Председатель Мурманского Совдепа Юрьев, перешедший на сторону англо-французских империалистов и участвующий во враждебных действиях против Советской республики, объявляется врагом народа. Лев Троцкий”.
В июле в Архангельске начинается хлебный кризис. Газета Леоновых сообщает, что “выдача муки населению прекращается, кроме детей до 5-летнего возраста”. Многие горожане винят в своих бедах именно большевистскую власть и с нетерпением ждут “союзников”, которые начали движение в сторону Архангельска.
Но даже перебои с хлебом не мешают ни новым театральным постановкам, ни выставке Степана Писахова, которая во многом стараниями Леоновых все-таки состоялась 21 июля в зале публичной библиотеки.
Степан Григорьевич и Леонид до такой степени становятся дружны, что вскоре после выставки решают вдвоем отправиться в Москву. Скорей всего, затем, чтобы устроить выставку и в столице.
За пару дней до отъезда, 26 июля, “Северный день” сообщает о расстреле Николая II. “Новое место пребывания Александры Федоровны и дочерей держится в тайне”, — сказано в той же новости... Пять лет назад Леонид видел государя императора своими глазами. Но в тот июль известие о смерти царя его не ошарашило — Леонов сам признался в этом спустя многие годы.
Пока Степан Григорьевич и Леонид двигались в сторону столицы,
31 июля “союзники” взяли Онегу, а 2 августа англо-франко-американская эскадра в составе 17 кораблей причалила к Архангельску, и новые хозяева русского Севера вошли в город.
Большевики оставили Архангельск заранее.
Официально “союзники” были приглашены в город антибольшевистскими силами. Британский консул в Архангельске Дуглас Янг вспоминал: “После того как большевики покинули Архангельск, был разыгран спектакль „приглашения” союзников вступить в город. Приглашение было послано от каждого из соперничающих претендентов на власть: одно — от Н. Чайковского, „народного социалиста”, другое — от банды офицеров из пресловутой „дикой дивизии”, которая сразу же после ухода большевиков быстро захватила сейф военного штаба и начала делить между собой несколько миллионов рублей”.
Как бы то ни было, едва добравшись до Москвы, Леонов с Писаховым, так ничего и не сделав из задуманного, развернулись и тронулись обратно. К своим!
В биографиях Леонова факт его пребывания на оккупированной территории интерпретировался однозначно: в Архангельск пришли захватчики, и будущий писатель не смог вернуться в советскую Москву. Но все обстояло как раз наоборот: он именно что бросил столицу и спешно отправился навстречу оккупантам.
Сразу по возвращении свое муторное путешествие Леонид описал в “Северном дне”.
В Москве добыли билеты на поезд до самого дома. Но в Вологде состав остановился.
“...К вагону, — пишет Леонов, — подошел человек в форменной фуражке и ласково сказал:
— Вагон дальше не пойдет!
Мы посмотрели на него с недоумением.
— Позвольте! Если вагон не пойдет — так поезд пойдет?
— И поезд не пойдет!
Человек в форменной фуражке любезно раскланялся, предупредив на прощание, что идут некоторые поезда, но поездка эта может кончиться тем, что многие из нас кончат свое бренное существование в рядах Красной армии”.
Каков леоновский тон, оцените! Что-де может быть гаже, чем очутиться среди красноармейцев, да еще и подохнуть вместе с ними.
Пришлось плыть на пароходе, в третьем классе: билеты на первый и второй уже были распроданы. Сначала до Устюга, оттуда до Котласа.
“А в Котласе, — сообщает Леонов, — уже стояли „коммунистические” пароходы с некоторыми из социал-бегунов во главе. Некоторые из последних заглянули на наш пароход, подумали и решили — выгнать вон с парохода!..
