Новый мир, 2009 № 04 - [45]

Начинает сотрудничать с новым скорпионовским журналом «Весы». В январе Брюсов отклонил блоковскую рецензию на гастроли труппы Леблан-Метерлинк (не понравился критический настрой), а теперь по­­просил коротко откликнуться на петербургскую выставку Нового общества художников. Блок отзывается на увиденное не аналитически — эмоцио­нально: «Эти художники — любят». Особенно пришелся ему по сердцу триптих Мурашко «В сумерках»: рыжая парижанка, женщина из Пиреней, болезненная девочка. «Искра надежды всегда теплится в самом сердце безнадежного ужаса» — такую мысль выносит он для себя. Среди художников, упомянутых в заметке, — Кандинский и Кустодиев.

Москву он вспоминает двадцать третьего февраля в письме к живущему в Томске Александру Гиппиусу: «В Москве смело говорят и спорят осчастье. Там оно за облачком, здесь — за черной тучей. И мне смело хочетсясчастья. Того же Вам желаю от всего сердца».

Гиппиус незадолго до того писал Блоку о своей влюбленности в девушку-фельдшерицу (впоследствии ставшую его женой). Поддерживая друга в его радужных планах, Блок снова повторяет заветное слово, употребляя прописные буквы: «Желаю ВамСЧАСТЬЯ, здоровья, светлого расположения духа, исполнениямистическогодолга». Подчеркнуто и слово «мистический», которому придается положительный, светлый смысл.

В самом конце письма — беглое упоминание о русско-японской войне, начавшейся как раз в тот день, когда Блоки вернулись из Москвы: «А как хороша война, сколько она разбудила!»

Но эта эйфория, вызванная скорее внутренним душевным ритмом поэта, чем объективным ходом исторических событий, быстро развеивается. Тридцать первого марта под Порт-Артуром, подорвавшись на японской мине, идет ко дну броненосец «Петропавловск». Погибают шестьсот пятьдесят человек, в том числе адмирал Макаров и прославленный художник-баталист Василий Верещагин, автор «Апофеоза войны». Седьмого апреля Блок в письме к Белому говорит о людях, «расплющенных сжатым воздухом в каютах, сваренных заживо в нижних этажах, закрученных неостановленной машиной».

 

С Белым — обмен письмами, стихами, мыслями и планами.

В конце марта в «Скорпионе» выходит первая книга Белого «Золото в лазури». Там пять стихотворений посвящено Блоку и одно — Любови Дмитриевне.

Благодаря друга за эти посвящения, Блок тут же советуется с ним по важнейшему вопросу: «Знаешь, я до сих пор не знаю, что делать с „Грифом”. Как Ты думаешь, издавать мне стихи или подождать? Мне и хочется и нет, и как-то не имею собственного мнения на этот счет».

Сомнения по поводу издания сборника стихов возникли у Блока после того, как он увидел грифовский альманах со своей большой подборкой. Сергей Соловьев написал ему, что «Тетя Гриф оскандалилась». Блок ответил ему в том же тоне, изругав всех грифовских авторов, кроме одного («А. Бе­­лый — изумителен»), и не пощадив самого себя: «Александр Блок — свинья, ибо поместил половину стихотворений — скверных, старых, подслеповатых».

Что стоит за этим шутливым самооговором? Помимо недовольства «Грифом», который явно проигрывает в сравнении со «Скорпионом», есть и соображения более высокого порядка. Блок чувствует, что ушел далеко вперед от своих прежних стихов? Не окажется ли его первая книга вчерашней, устаревшей для него самого? Именно этими мыслями и чувствами делится он с Белым.

Тот на вопрос друга отвечает с ответственной рассудительностью:

«1) Или Тыещене хочешь печатать, 2) или Ты не хочешь печатать вГрифе». Для отсрочки выхода книги он видит только крупное стратегическое основание: «Сразу жезанять в поэзии место наравне с Лермонтовым, Фетом, Тютчевым, чтобы в будущем стремиться статьнад ними…» Что ж, предположение, не лишенное оснований.

Тут же Белый оценивает шансы готовящейся книги «Стихи о Прекрасной Даме» с точки зрения конкуренции с современниками: «Твой будущий сборник будет сразу почти на одном уровне с Брюсовым, если мы будем смотреть с чистоформальнойточки зрения, ипревзойдетегосущественностью и интенсивностьюнастроений».

В итоге он советует другу не пренебрегать «Грифом». Практическое значение совета невелико: в общем, все к тому и идет. Важно, однако, само душевное участие одного поэта в судьбе другого. Не завистливое, не соревновательное. Ведь «Стихи о Прекрасной Даме» выходят прямо вслед за «Золотом в лазури» и будут с ним конкурировать. Белый умеет вынести это за скобки.

 

О соперничестве пока нет и речи. А взаимодействие есть. Пятна­дцатого апреля Белый пишет: «Спасибо за письмо и за стихотворения, которые мнестрашнопонравились, сами по себе, как нечто удивительное по нежности и мягкости. В них чувствуетсяомытость лазурью». «Лазурь» — как бы общий поэтический знаменатель двух поэтов. Это и знак Софии, которая, по Белому, явится «вся в лазури». Знак высокой общности и троих «соловьевцев», и «аргонавтов». Блок сложил общие молитвы, и Белый по­­вторяет как свое последнюю строфу первой из них:

 

Не поймем — услышим звуки

    Отходящих бурь,

Молча свяжем вместе руки,

    Отлетим в лазурь.

 

Кстати, в книге первый стих этой строфы изменится: «В светлый миг услышим звуки». Существенная поправка. Пять молитв создаются в светлый миг для «конкретного братства», пусть и на излете его существования.