Второй санитар оттягивает на плече убитого куртку, затем свитер. В ямке под ключицей уже образовалась маленькая лужица густой крови. Санитар разглядывает входное отверстие и что-то говорит первому. Тот записывает.
Потом он снова надевает куртку и свитер, берет убитого за раненую руку и переворачивает его на бок. Задирает куртку и свитер на спине. На месте левой лопатки огромная дыра в два кулака, из нее кусками, как ягодный кисель, выпадают сгустки фиолетовой с белыми прожилками крови, шлепаются на носилки. В носилках литра два уже.
Если кровь шла такими сгустками, значит, перебита артерия. Такое кровотечение остановить очень сложно.
Мне кажется, я чувствую ее запах.
Лопатки у парня нет, вырвана. Видны раздробленные кости, еще что-то желтое.
Снайпер. Стрелял со второго или третьего этажа.
Второй санитар снова что-то говорит. Первый глядит на вырванную лопатку и снова пишет.
Рука, за которую убитого держит санитар, неестественно оттягивается, кажется, она отрывается. Рука большая, мускулистая. Спина тоже. Видно, что парень был мощным, очень сильным физически. Он молод.
Его опять кладут на спину, снова натягивают куртку, свитер.
Задним ходом к носилкам медленно подползает медицинская “таблетка”. Ее мотает по колее вправо-влево, но вылезти из колеи она не может.
Водила выпрыгивает из кабины и открывает задние двери. Остается стоять рядом с машиной, прислонившись к борту, закуривает. Смотрит на убитого и на санитаров.
Двое оставшихся разведчиков все так же сидят рядом, не принимая в действии никакого участия, ни на кого не смотрят.
Первый санитар — с книгой — забирает военник погибшего и уходит. Второй начинает подвязывать убитому челюсть. Затем складывает его руки на груди и перевязывает и их.
Еще минуту назад убитый выглядел неприглядно, но — как живой.
Теперь, когда бинт на его голове завязан бантиком, он не выглядит ни глупо, ни неприглядно. Он убит.
Моросит.
Санитар и водила поднимают носилки и грузят убитого в “таблетку”. На его глазах скопилось чуть-чуть воды. Разведчики провожают братишку взглядом. Водила запирает дверцы и идет вслед за санитаром в палатку. Машина никуда не едет. Наверное, они будут ждать следующего убитого или раненого — этому парню уже все равно, когда его доставят в госпиталь. Скорее всего, он так и пролежит в машине всю ночь, и если завтра к середине дня не будет еще убитых или раненых, его отвезут одного.
Появляется наш комбат. Водила ныряет в люк. Комбат забирается на броню, сует одну ногу в командирский люк.
— Поехали, — говорит он.
Я подтягиваю ногу, прижимаю рацию.
Бэтэр разворачивается и уходит по колее, качаясь как катер. Кусок чужой войны с убитым разведчиком остается за спиной.
В очередной раз стреляют гаубицы. Проплывающие мимо артиллеристы застыли над снарядными ящиками, смотрят нам вслед.
Я никогда не вспоминал об этом куске чужой войны. Никогда больше не был в этом полку. Я даже не знаю, что это за полк. Не знаю, что это было за поле.
Сегодня приснилось почему-то.
Как в грязи лежит убитый человек. Его щека измазана глиной. Глаза санитар не закрыл, они остались открыты.
ХАНКАЛА
Ночью полет летящих в тебя трассирующих снарядов завораживает. Маленькие красные точки медленно поднимаются далеко над землей и неподвижно зависают в черноте, чуть подрагивая. Когда видишь это впервые, невозможно оторвать глаз — настолько красиво. Все происходит в полной тишине. Все стоят и смотрят. Все это далеко и не страшно.
И когда фонарики вдруг, растянувшись в метровые линии, мгновенно падают с неба и с остаточной скоростью триста метров в секунду врываются в землю, ты ошарашенно летишь в грязь — что? как? откуда? Энергия поражает. Все трясется, металл рвет воздух, в лицо ударяют волны жара, кирпичи кусками летают по небу, пространство наполняется холодными резкими вспышками разрывов. В их грохот вплетается рев новых снарядов.
Сложно признать, что все это наделали красивые фонарики.
Выложенные в два ряда стокилограммовые мешки с песком, которые можно поднять только вдвоем, вдруг становятся зыбкими и легковесными. Ты лежишь открытый со всех сторон и молишься только об одном — чтобы наводчик не опустил ствол на полмиллиметра ниже и на два миллиметра левее. Тогда он смешает этот песок с твоими кишками.
Со временем приходит и умение определять направление. Если точки чуть заметно смещаются влево — значит, уйдут влево. Вправо — вправо. Вниз — недолет. Вверх — перелет. Чем сильнее смещаются, тем дальше уйдут в сторону.
Но если они висят совсем неподвижно — значит, летит прямо в тебя.
Под утро нас снова обстреливают. Из Грозного бьет скорострельная пушка. Метровые красные линии с ускорением втыкаются в наш дом. Осколки битого кирпича веером осыпают землю. Я стою на фишке у подъезда. Это мертвая зона.
Обстрел довольно плотный. Хорошо, что та стена глухая, иначе внутри эти черточки понаделали бы кашу — люди лежат вповалку.
Несколько снарядов ударяют в трехэтажный дом справа. Следующая очередь чертит посреди двора.
Черт. Где-то между домами есть щель.
По лестнице спускается человек. Останавливается за моей спиной. Я не вижу его — темнота полная. Его дыхание касается затылка.
