Новый мир, 2008 № 08 - [17]

День рождения напоминал Британскую империю — за этим столом никогда не заходило солнце.

Ко мне тут же наклонился неизвестный человек, с которым я обнимался.

— Тебе рабочие не нужны, а? — спросил он сноровисто и, не дожидаясь ответа, забормотал: — Я ведь сразу за ними на рынок подъезжаю и беру пучка два.

“Пучка два”, — повторил он несколько раз, прислушиваясь к себе и вспоминая. Я легко представил себе, как продавцы увязывают нескольких молдаван и украинцев в пучки и пакуют в “газель”, что трогается вслед за джипом покупателя.

Аннушка ходила где-то далеко, как луна по краю неба.

Она была нашей Лилей Брик, Мэрилин Монро нашего городка. Все мы побывали в ней, вернее, она благосклонно принимала нас в себе, но в каждом случае это был приход в гости, а не обустройство на новом месте жительства.

Каждый помнил ее грудь и плечи, запах кожи, капельки пота — но дальше жизнь не продолжалась. Дальше падал нож фотографического резака, что пользовали в советские времена любители квартирной проявки и печати.

Фотографии, на которых мы сидим за столами и равноправными участниками которых стали горные пики бутылок и долины салатов, — вот что осталось.

Муж-красавец тоже наличествовал — такой муж, который был положен Аннушке. Вот он, проходя мимо, хлопнул меня по плечу. Мы улыбнулись друг другу, вместе с заботой стирая с лица прошлое.

Аннушка сидела в кресле-качалке рядом с крыльцом. Муж подошел к ней и укрыл ее ноги пледом. Солнце приобрело красный вечерний оттенок и стало слепить мне глаза.

Именинница раскачивалась, глядя на пирующих.

И тут я понял, что все гости были повязаны друг с другом одной леской, неснимаемый остаток этого прошлого обручил всех — и в странных сочетаниях, о которых я даже и не пытался догадываться. Что и моя светская соседка в черном платье была в общем кадастре — я не сомневался.

И мигни Аннушка, пошевели пальцем, свистни — стронется весь стол, полетят наземь тарелки, поползет весь гостевой люд на коленях к ее креслу. Поползет, кланяясь и бормоча, будто сирый и убогий народ, призывающий Государя на царство. А то, пуще, как та французская босота вокруг парфюмерного гения, двинется толпа к Аннушке. И рухнет наша прежняя жизнь, потому что мы все поскользнулись на ее масле.

Охнул я и облился водкой.

И, бормоча чуть слышно:

— Два пучка, два пучка… Да, — тут же налил снова.

 

VI

Слово о том, как можно поступить, когда решительно не знаешь, как нужно поступать.

Но чья-то безжалостная рука начала отнимать у меня стакан.

Оказалось, что я давно сплю, а Гольденмауэр трясет нас с Рудаковым, схватив обоих за запястья. Мы вывалились, крутя головами, на перрон.

— Чё это? Чё? — непонимающе бормотал Рудаков.

— Приехали, — требовательно сказал Гольденмауэр. — Дорогу показывай.

— Какая дорога? Где? — продолжал Рудаков кобениться. — Может, тебе пять футов твои показать?

Потом, правда, огляделся и недоуменно произнес:

— А где это мы? Ничего не понимаю.

— Приехали куда надо. Это ж Бубенцово.

На здании вокзала действительно было написано “Бубенцово”, но ясности это не внесло.

— А зачем нам Бубенцово? — вежливо спросил Рудаков.

— Мы ж на дачу едем.

— Может, мы куда-то и едем, да только причем тут это Бубенцово-Зажопино? Позвольте спросить? А? — Рудаков еще добавил в голос вежливости.

Мы с мосластой развели их и задумались. Никто не помнил, куда нам нужно и, собственно, даже какая нам нужна железнодорожная ветка. Спроси нас кто про ветку — мы бы не ответили. А сами мы были как железнодорожное дерево пропитаны зноем, будто шпала — креозотом или там бишофитом каким. Отступать, впрочем, не хотелось — куда там отступать.

— А пойдем, пива купим? — вдруг сказала мосластая.

Я ее тут же зауважал. Даже не могу сказать, как я ее зауважал.

Мы подошли к стеклянному магазину и запустили туда Рудакова с мосластой.

Мы с Леней закурили, и он, как бы извиняясь, сказал:

— Ты знаешь, я не стал бы наседать так — ни на тебя, ни на Рудакова, но очень хотелось барышню вывести на природу. А ведь дачи — всегда место не только романтическое, но и многое объясняющее. Мне на дачах многое про женщин открывается. Как-то я однажды был в гостях у своего приятеля. Назвал приятель мой друзей в свой загородный дом, а друзья расплодились, как тараканы, да и принялись в этом доме жить. Я даже начал бояться, что приятель мой поедет в соседний городок и позовет полицаев — помогите, дескать, бандиты дом захватили. Разбирайся потом, доказывай...

Гольденмауэр сделал такое движение, что можно было бы подумать, что он провел всю молодость по тюрьмам и ссылкам.

— …Но как-то все, наконец, устали и собрались домой. Лишь одна гостья куда-то делась, в последний раз ее видели танцующей “Хаванагилу” под дождем на пустых просеках. Мы стали ее ждать и продолжили посиделки. В этом ожидании я наблюдал и иную девушку, что делала странные пассы над головами гостей. У меня, например, этими пассами она вынула из левого уха какую-то медузу. По всей видимости, это особый термин, сестра чакр и энергетических хвостов. Знаешь, так и живу теперь — без медузы.

В первый момент жизнь без медузы мало чем отличалась от жизни с медузой — тем более что медуза после извлечения оставалась невидимой. Но потом произошло то, что навело меня на мысли об участии Бога в моей жизни.